Анизотропное шоссе. Путеводитель по дорогам, которые выбирают

Поначалу Карик решил, что это детская машинка, ну, на каких малыши разъезжают по паркам и дворам, нажимая ногами на педали. У него самого была такая, даже фотография есть, где он сидит, совсем еще маленький, за рулем и, надув щеки, изображает урчание двигателя. Но в этой машине двигатель работал сам, да и воняло от нее настолько ужасно, что хотелось нос зажать.

Внутри оказалось гораздо хуже. Их с Олеськой усадили на заднее сидение, где коленки Карика упирались в кресло водителя, а макушка чуть не доставала до потолка. Олеська сидела так близко, что острый локоть девочки впился в бок, но отодвинуться было некуда. Когда внутрь забрались Собачухин и дядя Коля, кое-как запихнув вещи в крошечное отделение позади автомобиля, стало еще теснее.

— Как, молодежь? — Собачухин повернулся к ним, отчего кресло сильнее надавило на колени Карика. — Одобряете двигатель внутреннего сгорания?

— Сами знаете, что воняет, — сморщила нос Олеська.

Карик хотел сказать то же, но из мужской солидарности кивнул:

— Одобряем, — хотя и не понял — что такое двигатель внутреннего сгорания.

— Заводи свою коробчонку, — сказал дядя Коля и посмотрел на часы. — Мне еще в контору успеть заскочить.

— Никаких контор, папа, пока нормально не пообедаешь, — по-командирски сказала Олеська.

— Разберемся, — засмеялся дядя Коля, и машина поехала.

Ехать на ней оказалось еще страшнее. Она выглядела муравьем среди движущихся нескончаемым потоком грузовиков, каждый из которых мог наехать колесом, смять машину как яичную скорлупу и, не заметив столь мелкой помехи, покатить дальше, сыто урча двигателем и пуская пар. Один раз на повороте Собачухин так сблизился со встречным прицепом, что заляпанное грязью колесо прокатилось почти впритык с автомобилем, и Карик от неожиданности схватил руку Олеськи.

— Ты чего? — девочка смотрела на него удивленно.

— Ничего, — пробормотал Карик. Он перестал глядеть в окно и стал смотреть себе на колени, а когда и это наскучило — искоса на Олеську, которая, казалось, нисколько не боялась ехать в крошечном аппарате.

Она сидела, подавшись вперед, опершись локтями на спинку отцовского кресла, и в широком разрезе сарафана Карик вдруг увидел то, что видеть ему не следовало. Уши вспыхнули.

— Погубишь ты нас, изобретатель и рационализатор, — качал головой дядя Коля.

— Зато скорость какая, скорость! Размеры и вес автомобиля диктовались расчетной мощностью двигателя, но у подобных параметров есть и другие неоспоримые преимущества, — сказал Собачухин. — Вот, например…

— Ну-ка, останавливай свою шарманку, — вдруг прервал его дядя Коля.

— Никак Мерзлякин голосует! — воскликнул Собачухин и так резко повернул руль, что Карик опрокинулся на Олеську. Он ожидал, что девочка заверещит, запищит, но Олеська спокойно подождала, пока он сядет прямо и спросила:

— Не ушибся? Когда с Собачухиным ездишь, надо всегда за что-нибудь держаться.

Гигантоид

— Вот, полюбуйся, — сказал Мерзлякин дяде Коле. — Никакого качества строительства, а ведь я говорил — здесь самый опасный участок. Ящеры так и прут. Тут тропа пролегала на Шурино болото, где гигантоиды кладки обустраивали. Болота нет, тропы нет, но им ведь не объяснишь, глупым тварям.

Карик стоял, задрав голову, прислушиваясь к разговору взрослых. Дорогу с обеих сторон огораживали высоченные столбы с протянутыми между ними толстыми, в два кулака, проводами, а лес вокруг был вырублен.

— Электроограждение, или, как мы его называем, Периметр, — услужливо объяснила Олеська. — По проводам электричество течет, ящеров отпугивать. Ты такое видел?

— Не-а, — покачал головой Карик. — Неужели отпугнет? Они ведь огромные. С гору. Такая махина и не заметит, когда на дорогу попрет.

— Заметит, — пообещала Олеська. — Ток очень сильный. Усть-Илимская электростанция его подает. Представляешь? Прежде чем за Братскую браться, пришлось специальную электростанцию построить, безопасность обеспечивать. Климатические установки далеко к северу стоят, до нас не добивают. Чуешь как жарко?

— Чую, — сказал Карик. От жары он изнывал и в который раз проклял себя за то, что не послушался дядю Колю и обрядился в брюки и рубашку с длинным рукавом. Для солидности, видите ли. А если честно — из-за стеснения перед незнакомой тогда Олеськой. Которая могла и засмеять, увидев его в шортиках и майке. Теперь он завидовал ей, одетой в проветражный сарафанчик.

Дядя Коля и Мерзлякин сидели на корточках у одного из столбов, что-то внимательно разглядывая. Карик сделал, как бы невзначай, в их сторону несколько шагов, получше рассмотреть — чем они занимались.

— Раз трещина, — говорил Мерзлякин, — два трещина. Тут сейчас кусок отвалится. В общем, как хочешь, Николай, а я на бетонщиков и на бригадира, кто такое учудил, докладную пишу.

— Кому?

— Что — кому?

— Напишешь.

— Самому, — веско сказал Мерзлякин.

— Вот черт! — вдруг заорал Собачухин, до того копавшийся в двигателе.