Анна. Роман в стихах

     Ронсара, Ницше, Шопенгауэра, Дю Белле,                      

     сопоставляя Сартра с Хайдеггером и Экклезиастом.            

     Сократ, Платон и Лукиан фривольный                          

     теряли древность в дебрях интернета                         

     и попадались в современности тенета,                        

     вплетаясь часто в разговор застольный.                      

     Года учения дают довольно чёрствые плоды --                 

     всё повторяется на этом белом свете,                        

     ошибки пращуров воспроизводят дети,                         

     стирает время преступленья и труды.                         

     Супруги оказались вновь не близко                           

     и обратились к электронной переписке.                       

     22                                                          

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

     23. Анна. Париж. Пуаси                                      

     Моя Царица умерла. Моя красивая Царица...                   

     Принцесс своих поцеловала и принца нежно обняла.            

     Они ушли, в Кастальский ключ безукоризненные лица           

     для облегченья окунать, купать прозрачные тела.             

     И голубая кровь Руси за ними тихо потянулась,               

     и Юг на Север наступил, и чёрной крови времена              

     исподтишка вошли в дома. И песнь в продажу окунулась.       

     Пришли другие племена, сбылись былые письмена.              

     Всё больше тёмных лиц и душ, и ночи белые сереют,           

     и разрушается вконец уклад народа и семьи,                  

     и юные живут грубей, а благородные стареют,                 

     и уменьшается простор святой родительской земли.            

     А чёрное на голубом дает кровавые оттенки,                  

     и ветер западный несет дурные запахи и смог.                

     Свобода дышит воровством. И светлых девочек коленки,        

     и женщин синие глаза за деньги смотрят в потолок.           

     Неясный ум, дурная плоть -- владельцы музыки планеты.       

     Моя Царица умерла. И умерли её поэты.                       

     24. Андрей. Санкт-Петербург                                 

     Смотрю на тебя и не верю, что может природа создать         

     в такой ослепительной мере такой красоты благодать.         

     Как можно из атомов почвы и лёгких молекул небес            

     слепить этот профиль неточный и стан, отрицающий вес?..     

     и речи, как скрипка с органом на фоне шумящих лесов,        

     и ум, ироничный и странный, подвижный, как стрелка весов?.. 

     и руки, плывущие грустно по правилам северных птиц,         

     и губы, твердящие устно пробелы мудрёных страниц?           

     и смуглые круглые плечи, и царские поступь и взмах          

     ладони, и страсть не перечить, что перси в перстах и устах. 

     Повадка изящней пантеры на ложе любви и греха,              

     врождённая смелость гетеры, что движется в ритме стиха.     

     Как жаль, что любые портреты в движенье, и сидя, и в рост   

     не смогут скопировать это... оттенки и глаз, и волос.       

     А голос из света и влаги и музыки старых времён             

     значками на нотной бумаге не может быть запечатлён.         

     Чисты, совершенны движенья, как съёмка замедленных крыл.    

     Я думаю, эти решенья Господь не один находил.               

     25. Анна. Париж. Компьен                                    

     Я истину люблю внутри,                                      

     внутри сосуда из моих понятий.                              

     Она ещё не познана -- смотри,                               

     смотри, как сфера формы вся помята.                         

     Ты видишь -- это тяжкое зерно                               

     даёт росток со стрельчатым побегом.                         

     Из плоти он взойдёт, и всё равно --                         

     на пораженье или на победу.                                 

     Как солнца луч, попавший на ладонь,                         

     побег мне в сердце тычется с доверьем.                      

     До срока хорони в себе огонь,                               

     храни тоску по правде в подреберье.                         

     Ещё пока и взгляд, и разговор                               

     жонглируют различными вещами,                               

     но выйдя на космический простор,                            

     та истина тебя порабощает.                                  

     И вот тебе уже покоя нет --                                 

     произнесённому всегда живём в угоду.                        

     Ты раб философических тенет,                                

     которые тебе сулят свободу.                                 

     26. Андрей. Санкт-Петербург. После Эрмитажа                 

     Полутени, блики, блики, словно мир потусторонний.           

     Это солнца дар великий, блёстки из его короны.              

     Не спеша и моментально, незаметно, быстротечно              

     изменяют блики тайно всё, что временно и вечно.             

     Листья лаково лоснятся над поляной земляники,               

     и мелькают, словно снятся, в шумных кронах блики, блики.    

     На полотнах у Ван Гога и Матисса, и Сезанна                 

     блики, словно тени Бога, рефлексивны несказанно.            

     Васнецов, Венецианов будто отблесков не пишут.              

     Это, как у Тициана, видеть нужно глубже, выше.              

     Все измены знает море, всё оно -- одна измена...            

     Только в нашем разговоре неизменно непременно.              

     Назовём его великим, синим, чёрным и бездонным,             

     а оно всё -- блики, блики, полутени, полутоны...            

     Вижу я фигуры, лики в облаках, летящих к югу, --            

     это блики, это блики оказали мне услугу.                    

     И во взгляде, и в улыбке вижу блики золотые...              

     Все твои движенья блики, музыкой позалитые.                 

     27                                                          

     . . . . . . . . . . . . . . . . .

     28. Андрей. Дрезден                                         

     У Сикстинской Мадонны стою и молчу,                         

     принимая как пищу -- и свет, и покой.                       

     Неотчётливый знак шестипалой рукой                          

     Рафаэль через старца послал по лучу.                        

     Мне не ясно знаменье, но я не хочу                          

     бесконечно закидывать мысли блесну.                         

     И когда многоречьем поспешно плесну,                        

     загашу даже малой догадки свечу.                            

     Сквозь века этот странный и дивный намёк                    

     проявился. Варвара Святая                                   

     в облаках под Марией витает.                                

     Только Сикст -- три да три -- знает этот урок.              

     У Титанов не взял безыскусности Мир.                        

     Людям больше по вкусу Зевесовый пир,                        

     сладострастные полунамёки,                                  

     сочетание лжи, красоты, воровства...                        

     Мозг разжижен, а кровь непомерно густа.                     

     Неизменны все наши истоки.                                  

     29. Анна. Брюссель                                          

     Смотрю я на небо в роздых, и видится мне в простоте,        

     что разные люди, как звёзды, на разной горят высоте.        

     И каждый по-своему светит, свершая неблизкий свой путь.     

     В миры одинокие эти так хочется мне заглянуть.              

     Посмотри, как необъятны звёздной ночью небеса...            

     В них уходят безвозвратно дорогие голоса.                   

     Одна пронесётся... другая -- со шлейфом искрящимся вслед,   

     но лучше смотреть, не моргая, на этот космический свет.     

     Так можно увидеть скорее, что шлейф -- только пыль, полоса,