Анонимные грешники (ЛП)

Мокрое отверстие, в которую можно погрузить мой член. Рот для жесткого минета. Но, по крайней мере, я не притворяюсь, что они нечто большее.

На цифровых часах на моей приборной панели отсчитываются минуты. Я проверяю электронные письма от акционеров, сообщения от моих помощников в которых они спрашивают, когда я вернусь. Смотрю заметки, сделанные на собраниях, на которых я должен был председательствовать. Через мой мобильный Visconti Capital продолжает работать без меня, и мой угловой офис с видом на Гайд-парк в моей штаб-квартире в Лондоне кажется намного дальше, чем просто по другую сторону Атлантики.

Когда я вижу, как из-за деревьев показываются светлые кудри Авроры, я бросаю свой мобильник на консоль и поворачиваю ключ в замке зажигания. У неё пружинистый шаг, она практически подпрыгивает в своих заляпанных грязью кроссовках, когда переходит дорогу. Всё ещё идет дождь, и если бы я был лучшим человеком, я бы вышел со своим пиджаком, чтобы укрыть её от него.

Но я не такой. Вместо этого я наблюдаю, как капли воды делают прозрачным белый топ под её расстегнутой толстовкой, открывая очертания лифчика.

Розовый. Кружевной. Ну конечно. Бьюсь об заклад, она всегда носит нижнее бельё комплектом. На самом деле, держу пари, вся её коллекция нижнего белья такая же милая и глупая, как и её глупые грехи. Девушка не узнала бы настоящего греха, даже если бы он ударил её по лицу.

Боже, я терпеть не могу таких девушек, как она.

Когда она подходит к машине, мы встречаемся взглядами, и она замедляет шаг, чтобы остановиться. Она стоит там в свете моих фар, переминаясь с ноги на ногу, как будто только что вспомнила, что я её попутчик, и размышляет, не безопаснее ли вместо этого убежать обратно в Бухту.

Я выдерживаю три секунды, прежде чем нетерпение берет надо мной верх, и я нажимаю на гудок. Она взвизгивает, затем бормочет одно из своих дурацких птичьих слов, и я прячу ухмылку тыльной стороной ладони, когда она распахивает пассажирскую дверь и залазит внутрь.

Да, ты действительно плохая, девочка.

Шины машины визжат, когда я выворачиваю руль на полную и выруливаю обратно в направлении Бухты Дьявола.

— Твой отец Стиг с Свалки?

Я чувствую, как она замирает рядом со мной.

— Что?

Я бросаю взгляд в зеркало заднего вида как раз в тот момент, когда лес исчезает за поворотом.

— Он живет в лесу. Никто не живет в этом гребаном лесу.

— Откуда тебе знать, живет ли кто-нибудь в лесу? Ты ведь не мэр Дьявольской Ямы, — она ерзает на своем месте. — Держу пари, ты даже не знаешь, кто занимает этот пост.

Ещё одна ухмылка появляется на моих губах, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы остановить её появление. Единственное плохое в этой девушке — это её колкость.

— Ты целуешь моего дядю этими губами?

— К сожалению.

Что-то мерцает у меня в животе. Что-то, чему я не хочу давать названия.

Я прочищаю горло.

— Всезнающие женщины не слишком популярны в Коза Ностре, Сорока.

— Я уже заметила, — бормочет она.

Тон её голоса побуждает меня украдкой взглянуть на нее, и я тут же жалею, что сделал это. Она смотрит прямо перед собой, мой пиджак перекинут через её колени, а её руки рассеянно поглаживают шерстяную ткань. Я забыл, что бросил его на пассажирское сиденье, и она ни о чем не упомянула, когда садилась в машину. И теперь она сидит там, используя мой, блять, пиджак в качестве одеяла, как будто это самая естественная вещь в мире.

Моя рука зависает над циферблатом обогревателя, но затем я останавливаюсь. Кладу руку обратно на руль, не переключая его вверх. Моя челюсть сжимается так сильно, что болят зубы.

— Он лесничий.

— Что?

Аврора роется в своей сумочке и достает шоколадный батончик. Она снимает обертку из фольги и, глядя на меня большими, как у лани, глазами, откусывает кусочек. Если она делает это нарочно, то это, черт возьми, работает. Я ерзаю на сиденье, чтобы остановить возбуждение моего члена.

— Мой отец. Он лесничий заповедника Дьявола. Ну, он был раньше. Сейчас он на пенсии, но всё ещё живет в домике на берегу озера.

Я хмурюсь.

— Лесничий чего? Нескольких дерьмовых деревьев и болота?

— Ты серьезно? — выпаливает она. — Заповедник Дьявола — всемирно известный природный заповедник. Здесь произрастает более трехсот различных видов деревьев и обитают тринадцать пар американских белоголовых орланов. Ты знаешь единственное место в мире, где зарегистрировано больше гнездящихся белоголовых орланов, чем в Дьявольской Яме? Йеллоустоун. О, и знаешь, что ещё? — она наклоняется вперед, сжимая в кулаке ткань моего пиджака. Моего пиджака. — Здесь обитают и другие редкие птицы. Лебедь-трубач. Скопы. Длинноклювые пыжики. Не говоря уже обо всех других животных — выдрах, пумах, британо-колумбийских волках, — откидываясь на спинку сиденья и сердито откусывая шоколад, она добавляет: — Это гораздо больше, чем несколько деревьев и болото.

Дождь барабанит по лобовому стеклу. Между нами потрескивают радиопомехи.

И внезапно все это обретает смысл.