АНТИ-Стариков

«…я намеренно ограничил задачи, стоявшие передо мной, как перед начальником многотысячного гарнизона, и решил добиваться лишь того, чтобы входившие в гарнизон части поддерживали в городе и у самих себя хоть какой-нибудь порядок. Поняв, что вкусившие свободы солдаты считаются только с Советами, а не с оставшимися на своих постах «старорежимными» офицерами, я постарался наладить отношения с только что организовавшимся Псковским Советом и возникшими в частях комитетами» (Бонч-Бруевич).

И «советский генерал» в гарнизоне навел порядок, у него развала не было. А вот основная масса занялась другим:

«Но подавляющее большинство генералов и штаб-офицеров предпочитало или ругательски ругать приказ номер первый и объявленные им солдатские свободы, или при первой же заварушке в гарнизоне закрываться в своих кабинетах и, отсиживаясь, как тараканы в щели, вопить о том, что все погибло…» (Бонч-Бруевич).

Так теперь, может, и вывод напрашивается логичный: фактором развала армии в 1917 году явился не пресловутый Приказ № 1, а нежелание командования исполнять требования его? Ведь если верить Бонч-Бруевичу, слова которого Стариков привел в подтверждение своей «правоты», то получается — армию развалили царские офицеры. Их, понимаешь ли, обидело, что теперь у солдата есть какие-то права и свободы, что к этому «быдлу» теперь еще и на «вы» обращаться надо, что нужно идти в Совет и в одном помещении с «быдлом» обсуждать какие-то вопросы. Оказалось, что война и боеспособность у того офицерья стояли в ряде задач немного ниже после гонора золотопогонного, одни сразу стали в позу «моя хата с краю», другие начали этот свой гонор идиотский выпячивать:

«Однако если Рузский придерживался гибельной для него, пусть малодушной, но все-таки в какой-то мере честной политики нелепого «нейтралитета», то настроение многих высших чинов в штабе фронта и в гарнизоне было иным. На отречение Николая II они смотрели только как на проявление присущего последнему царю безволия. С огромным трудом соглашаясь на некоторые уступки в уставах, они старались во всем остальном сохранить армию такой, какой она только и могла быть им любезной. Не брезгуя нацепить на себя красный бант или вовремя с фальшивым пафосом произнести громкую революционную фразу, они оставались сторонниками самого оголтелого самодержавия и мечтали только о том, чтобы с помощью казаков или текинцев разогнать «все эти Совдепы» (Бонч-Бруевич).

И вполне заслуженно потом получали такой ответ от «солдатни»:

«Какие-то солдаты и неизвестные люди в штатском… ворвавшись в кабинет к полковнику Самсонову, прикончили его несколькими выстрелами в упор. Кто были эти люди — осталось невыясненным. О причинах убийства можно было только гадать. Полковник Самсонов вел себя с поступавшими на пункт фронтовыми солдатами так, как привыкли держаться окопавшиеся в тылу офицеры из учебных команд и запасных батальонов: грубо, деспотично, изводя мелкими и зряшными придирками, ни в грош не ставя достоинство и честь не раз видевшего смерть солдата…» (Бонч-Бруевич)

Вот оказывается, какие зверства были над настоящими «патриотами» в погонах! Сначала эти «патриоты» ни в грош не ставили достоинство человека, который воевал, а потом удивляться начали — а с чего это вдруг их, таких благородных, стали стрелять и резать?

Можете еще подумать, что солдаты требовали от своих командиров чего-то особенно унизительного, поэтому офицерство воспротивилось сотрудничеству с Советами? Да-да, конечно, быдло же и может требовать только самогона и баб, другого быдло не понимает! Только вот Бонч-Бруевич, например, завоевал доверие войск такими приказами по гарнизону:

«…коменданту города вменялось в обязанность следить за тем, чтобы каждый солдат, содержащийся на гауптвахте, знал причины его задержания».

Смотрите теперь, до чего солдатня обнаглела, эта вошь окопная желала знать — за что его на «губу» «их высокородие» посадило?! Вот хамы!

Конечно, г-н Стариков, судя по его биографии, жизнь, особенно армейскую, больше знает в теоретическом плане, но те, кто служил, представить легко могут, что творилось в «дисциплинированной» армии, не разложенной Советами рабочих и солдатских депутатов, как выглядела процедура объявления солдату ареста на гауптвахте. Идет по расположению части какой-нибудь поддатый ротмистр, обозленный проигрышем в преферанс, видит подчиненного рядового Сидорова с плохо вычищенными сапогами. Плюет с досады, но замечание Сидорову не делает, чтобы не унизить себя общением с этой серой скотиной. Потом вызывает к себе фельдфебеля и приказывает Сидорова отправить под арест на трое суток. А так как фельдфебель — такая же серая скотина, то ротмистр, сам из себя весь благородного происхождения, и ему не находит нужным объяснить причины ареста.

И сидит рядовой на «губе», мучительно пытаясь догадаться, чем он так разгневал «их высокородие».