Антирак груди

Этот подход не вступает в конфликт с заинтересованными группам, поддерживая материальное богатство (и рабочие места) в таких областях, как фермерство, агрохимия, пищевая промышленность, фармацевтические исследования, производство лекарств и медицинского оборудования. Но почему не сообщать факты как они есть, чтобы люди могли сами принимать решения по профилактике заболеваний? Разве не лучше создавать рабочие места в секторах, действующих во благо общества и окружающей среды, – например, в сфере выращивания цельной, питательной органической пищи или в медицине, которая занималась бы просвещением и предотвращением заболеваний, а не простым выписыванием таблеток?

В чем кроется корень проблемы?

Я считаю, что основная проблема кроется в непонимании науки политиками. Редкий политик является ученым. Большинство из них юристы, политологи, экономисты и больше озабочены тем, чтобы Британия сохранила свое первенство в экономике, нежели в общественном здоровье или экологической обстановке. Умение заработать деньги ценится выше качества жизни, и я подозреваю, что такова точка зрения большинства избирателей.

Есть идеальный и всем известный пример проблемы, с которой несколько лет назад столкнулись члены парламента: тогдашний министр здравоохранения Эдвина Карри выступила в интересах общественного здоровья, предупредив об опасности яиц, зараженных сальмонеллой. За такую откровенность и честность ее уволили. Общественность и СМИ были против увольнения. Все отмечали ее смелость. Однако она перешла дорогу чьим-то серьезным экономическим интересам и потеряла пост.

Конечно, политики хороши настолько, насколько хороши их советники, и в этом смысле нам тоже не повезло. В Британии существует традиция использовать в качестве административных госслужащих универсалов, этаких «мандаринов», дающих советы министру. Вспомните сэра Хэмфри, персонажа телесериала «Да, министр» и «Да, премьер-министр». В Британии из двадцати постоянных заместителей министра ни у одного нет ученой степени[246]. Большинство старших госслужащих изучали в Оксфорде и Кембридже древнюю историю и классическую литературу и вряд ли хоть что-то понимают в науке. Я встречала служащих из бывшего Министерства энергетики, которые не знали, что такое килоджоуль или джоуль (единицы измерения энергии), а также «мандаринов», занимавшихся угольной промышленностью и никогда не слышавших самой элементарной терминологии добывающей индустрии.

Как-то раз я была на встрече в правительственном учреждении вместе со старшим британским ученым профессором Дженет Уотсон из Империал-колледжа в Лондоне. Дженет умела точно схватывать суть дела. Когда мы уходили, она поделилась своей тревогой относительно сложностей, связанных с «системой» и касавшихся работы с научными и техническими проблемами: «Беда в том, что они не знают, чего они не знают».

Традиционно в Британии госслужащие получали советы у научных консультантов, брали информацию из исследований, проводимых для общественного сектора, и время от времени консультировались с независимыми университетами, получая авторитетные и беспристрастные научные советы. С конца 1970-х, когда к власти пришла Маргарет Тэтчер, в политике стало гораздо меньше независимых и непредвзятых научных консультантов. Согласно информации Института специалистов, управляющих и профессиональных кадров, предоставленной в 1998 году Комитету по науке и технологиям, «с 1986/87 по 1997/98 год в правительстве общее число людей, занятых научными исследованиями и развитием, снизилось более чем на 33 процента». Дэвид Пэкхем, старший научный сотрудник в Университете Бата, регулярно публикует исследования о коммерциализации британской науки: «Подрыв научной государственной службы и сектора общественных исследований ставит под вопрос способность оставшихся ресурсов предоставлять понятные научные советы в широком ряде правительственных областей. Необходимо помнить о постоянстве и стабильности в накоплении научной экспертизы – ее нельзя включать и выключать по необходимости, как водопроводный кран»[247].