Антонио Сальери. Интриган? Завистник? Убийца?

Что это было? Говорят, на старости лет маэстро Сальери стал часто впадать в депрессии, и в этом отношении 1823 год выдался для него особенно тяжелым. Одни рассказывают, что именно в этом году ему изменило зрение, другие — что во время прогулки на него чуть не наехал извозчик.

В конце концов, дочери решили принудительно госпитализировать отца в загородную клинику. Ему оформили персональную пенсию с полным сохранением его придворного жалованья и поместили в особую палату, под присмотр опытных врачей и санитаров. Когда же он вдруг порезал себя бритвой, никто так и не получил вразумительных объяснений о причинах произошедшего.

Профессор Бернар Лешевалье в связи с этим пишет:

«Обличение Сальери было упорным, к его высказываниям следует относиться с осторожностью, так как он стал очень подавленным, можно даже говорить о бредовой меланхолии — ведь он пытался перерезать себе горло и обвинял себя во многих проступках».

А вот утверждение Пьера-Франсуа Пеша:

«В 1823 году Сальери попытался перерезать себе горло, когда его госпитализировали против его воли. Санитары, присматривавшие за больным, вовремя спасли его, и он избежал смерти».

Если это так и было, нетрудно представить себе, какой тягостный след в психике музыканта оставляли зловещие слухи и незаслуженные обвинения. Как бы то ни было, любители сенсаций не преминули придать им скандальную форму. Но откуда все это пошло? Вопрос интересный. Например, эту новость отметил в своем путевом дневнике 27 ноября 1823 года композитор Кароль Курпиньский. Гость из Варшавы по приезде в Вену хотел представиться Сальери, но в одном венском музыкальном магазине (бойком рассаднике всевозможных сплетен) Курпиньскому сказали, что Сальери смертельно болен и никого, даже близких, не принимает! «Кажется, он перерезал себе горло», — записал у себя в дневнике Кароль Курпиньский. Кажется! То есть поляк ничего не утверждал, а лишь указал на то, что такой слух существовал осенью 1823 года.

Только с чужих слов мог говорить об этом и племянник Бетховена Карл, который вдруг заявил, что «Сальери перерезал себе горло, но еще жив», а потом, через два месяца снова сделал запись в разговорной тетради: «Сальери утверждает, будто отравил Моцарта».

Правильно говорят: истина — это событие, подтвержденное двумя соседками…

А что это, кстати, за санитары, присматривавшие за Сальери, которые вовремя спасли его? Они могли бы быть отличными свидетелями. Но прямых свидетельств, исходящих от очевидцев тех событий, нет. Кто-то кому-то рассказывал, что санитары якобы застали Сальери, когда он держал в руках бритву. Он якобы был весь в крови и не мог сказать ничего членораздельного… Но откуда у него могла появиться бритва? Не сам же он брился, находясь в элитной клинике и под присмотром опытных врачей и санитаров? Ответов на эти вопросы нет. Как нет ответа и на вопрос, зачем Сальери, если предположить, что он и в самом деле решил покончить с собой, было выбирать для себя столь ужасный способ ухода из жизни…

* * *

Многих великих людей (например, Шекспира, Рафаэля и Моцарта) приравнивали к сумасшедшим. Даже принято говорить, что гений и сумасшествие — это две крайности одной и той же сущности. Но вот что об этом говорит наука, изучающая и разъясняющая факты человеческого умопомешательства? Конечно, состояние творчества нельзя назвать безумием в том смысле, как оно понимается в применении к пациентам сумасшедших домов, но, вместе с тем, оно не составляет и какого-то особенного процесса.

Публицист Н. В. Шелгунов в своей статье «Болезни чувствующего организма» пишет:

«Состояние восторженности, в котором находится бешенный и сумасшедший, сочиняющий свои стихи, или экстазист в припадке созерцания, составляют только небольшое видоизменение одного и того же процесса. Разница здесь вовсе не в сущности, а только в степени и характере. В минуты творчества поэт и художник находится точно так же в припадке усиленной мозговой и нервной деятельности; в нем возникают тоже галлюцинационные представления, как и в тех случаях, когда подобное возбуждение усиливается в высшей степени, принимает уже болезненный характер, и делает человека безумцем».

Говорят, что Рафаэль писал свои картины в полной прострации, и сам потом удивлялся, что свет находит некоторые из его произведений такими превосходными, потому что, рисуя, он никогда не думал о механизме исполнения, но постоянно имел перед глазами свой идеал.

Моцарт писал: