АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Еще раз спасибо Вам. Написав „В споре со временем“, Вы поработали на вечность, и ни один литературовед, ни одни историк, который будет писать об авторе „Бодался теленок с дубом“ или о его времени, не сможет миновать Вашей книги, так замечательно рисующей молодого теленка, еще только ищущего, с каким бы дубом ему пободаться».

Во втором своем письме Р. И. Пименов писал: «По книге заметно, что в ней о многом не сказано, что это сокращенная версия. Хотя это досадно, еще досаднее было бы, кабы самой книги не существовало».

Константин Игоревич продолжает меня опекать. В начале октября при его участии состоялась моя встреча с Карло Лонго — главным редактором газеты «Сетте Джорно», выходящей в главном городе Сицилии — Катании. Предварительно мой редактор передал мне 13 вопросов, на которые я должна была дать ответы. Решено было, что я отвечу на них заранее в письменном виде, чтобы не было никаких искажений в печати.

Константин Игоревич и Вячеслав Сергеевич привезли Лонго вместе с переводчиком ко мне домой. У меня сохранилась магнитофонная запись нашего разговора:

— Прежде всего я очень рад, — начал Лонго, — что нахожусь у Вас, товарища Решетовской. Очень благодарен Вам за то, что Вы нашли время принять меня.

— Вы не возражаете, — предложила я, — что кроме того, что я могу и устно ответить на Ваши вопросы, я передам их Вам в письменном виде. Если можно, задавайте вопросы по-итальянски, это даже интересно. (Мне хотелось попробовать себя в итальянском).

— По-итальянски у нас нет вопросов, — замявшись, сказал переводчик, он забыл…

Мне тогда и в голову не пришло, что эти вопросы могли и не существовать на итальянском вообще. И, пропустив мимо ушей замечание переводчика, я продолжала искренне беседовать с Лонго.

— Я

хотел бы сделать такое заявление, — начал Лонго. — Мы в Италии с огромным интересом прочли Вашу первую книгу, и, прежде всего, итальянские женщины, которые восприняли ее в эмоциональном плане.

Я не спешу использовать живого итальянца и говорю:

— Мне бы очень хотелось, чтобы в случае, если будет второе издание в Италии, книга была бы издана на основе русского издания, мною выверенного. Итальянцы со своей эмоциональностью спешили издать и не прислали верстки. Еще одно любопытное совпадение: первой страной Запада, в которой была опубликована повесть «Один день Ивана Денисовича», была тоже Италия.

Тут же прошу Лонго прислать мне отзывы на мою книгу, которых, по его словам, было очень много и которые есть в его архиве. Лонго пообещал мне подослать кое-что.

Спустя некоторое время Лонго прислал газету с текстом нашего с ним интервью, которое сейчас я не могу не воспринимать с элементами критики. Подано интервью было шикарно: на первой странице газеты, с двумя фотографиями меня совсем молодой и в зрелые годы. С изумлением прочитала я о себе, что, оказывается, Наталья Решетовская — «одна из самых известных писательниц Советского Союза». Сам текст интервью, несмотря на письменные мои ответы, был не совсем точен благодаря умело сделанным перестановкам двух-трех абзацев. Одновременно пришло письмо и от Карло Лонго, в котором он сообщал, что пока находился в Москве, в Катании, в редакции, по причине короткого замыкания внезапно возник пожар, который уничтожил большую часть архива, в том числе рецензии на мою книгу. «Однако, — писал Лонго, — могу Вам сообщить, что в Италии было продано примерно 12 тысяч экземпляров книги „Мой муж Солженицын“. Принимая во внимание, что жители моей страны редко покупают книги, такое большое количество проданных книг говорит об успехе автора».

«Хочется верить, — писал в заключение Карло Лонго, упомянувший о горестях и бедствиях войны, которые пришлось испытать нашему поколению, — что социалистическое единство всех народов сумеет совершить крутой поворот в сторону мира».

А в середине сентября слышу по телефону ликующий голос Кон-статина Игоревича:

— Наталья Алексеевна, наконец-то прорыв в социалистические страны, а то Вас все капиталисты печатают! Здесь находится переводчик Вашей книги на чешский язык. Он жаждет встречи с Вами.

Кто же не захочет увидеться со своим переводчиком!?

Интервью — неожиданное. Вопросы ставились тут же. Конечно же, я все записывала на магнитофон.

Моего будущего переводчика АПНовцы называют Карелом. Разговор идет расковано. Я вполне откровенна, тем более что здесь вместе с Карелом присутствует, как он объясняет, его друг, который будет писать предисловие к моей книге.

Но вдруг меня поражают вопросы, не относящиеся к тексту моей книги: о семье Солженицына, о его родителях, особенно об его отце.

Карел объясняет эти вопросы интересом будущего автора предисловия. Я же возражаю, что не хочу и не могу говорить о том, чего я подлинно не знаю. Константин Игоревич мгновенно переводит разговор на достоинства Решетовской как автора: «Это — ученый. Никакой выдумки, никакой придумки, все должно быть точно. Документальность, скрупулезность и исключительная искренность, откровенность, которые даже мешают в жизни».

Совершенно спокойная, удовлетворенная разговором, я простилась с гостями.