Апокалипсис отменяется (сборник)

— Брехня! Не может такого быть! Бабки хранят все, еще со времен монголо-татарского ига! В каждой зачуханной деревне, да что там деревне… В каждом вшивом интеллигенте живет Плюшкин! Это догма! — От возмущения Олег даже ногой топнул.

— Шеф, извини, но Плюшкины давно вымерли. Времена изменились…

— Времена? Времена всегда разные. Главное, чтобы человек не подстегивал события и знал, где пора остановиться.

Стас замялся, пытаясь подобрать слова, продолжил едва слышно, торопливо:

— Да, конечно. Но сейчас время не просто течет, оно мчится. Технологии как с цепи сорвались. Каждый день что-то новое, и каждый день что-то отмирает… Купить предметы… — мужчина подавился словом, — старины… нереально. Старье хранить невыгодно, сдать в утиль гораздо проще. Наши запасы… непополняемы.

Шеф зыркнул злобно, и собеседник тут же стих, потупился, на щеках проступил румянец.

— Приукрашиваешь. Как пить дать врешь. Просто лень как следует поискать. Мы в России живем, забыл?

— Россия изменилась. Как и мир, — буркнул Стас.

Олег тряхнул сжатыми кулаками, мышцы под футболкой вздулись, на щеках заиграли крупные бугорки желваков:

— Цыц, перхоть. Ничего не можете, только языками трепать. Интеллектуалы чертовы. Где был ваш мозг, когда эти… пробивали финансирование? А?! Задним умом мы все сильны! А я говорил! Я с самого начала предупреждал! Стоял посреди Красной площади один, как столб, и предупреждал! А на меня смотрели, как на полудурка, и милостыню совали!

— Ну кто же знал, что все зайдет так далеко…

— Я знал! Я! Все, хватит пререканий! Пора действовать.

* * *

Лето в самом разгаре, но от земли веет холодом. Ночное небо тоже теплом не жалует. За домом пустынное поле, в пятистах метрах чернеет неровная стена леса. Остальные домики в отдалении, смотрят глухими квадратами окон, провожают настороженными взглядами.

Олег невольно поежился, вновь ощутил странную пустоту внутри и вокруг. Память услужливо нарисовала картинку прошлого: палатки, шалаши, десятки костров и шумные компании возле пышных огненных шапок. Совсем недавно здесь было людно. Людно и весело. Лица несогласных светились решимостью, подбородки горделиво взмывали к небу. А теперь… теперь даже подраться не с кем. Кто-то ушел, кто-то трусливо сбежал, кто-то умер. А те, что остались, — божьи одуванчики, их мятеж сведен к интеллектуальным играм. Но даже на это не хватает времени.

Армия Сопротивления давно превратилась в отряд, и этот отряд медленно скатывается по кривой прогресса. В первый год посев пшеницы восприняли с радостью, как удивительное приключение. И хлеб молотили весело, обсуждали пользу натуральных продуктов, кляли синтетическую пищу, заменители и прочую химико-биологическую мерзость. Даже пиво сварили, настоящее, правильное! Но через тридцать лет энтузиазм стерся вместе с суставными хрящами. Приключение стало настоящим экстримом. Каждый день — битва, а главным врагом стал простой, животный голод. Думать некогда, даже голову к небу поднять… некогда.

Но сегодня Олег все-таки бросил короткий взгляд в космос, заскрежетал, запыхтел.

— Мрази, — наконец прошипел он.

Стас отозвался устало и отрешенно:

— Что не так?

— Что-что, — Олег фыркнул, поморщился, — ты небо давно видел?

— Ну… Вот сейчас вижу. Небо как небо.

— Нет… — протянул шеф. — Звезды глянь какие, как яблоки! И сверкают, сволочи, будто на генеральских погонах сидят.

Стас нахмурился, но к звездам в самом деле стал приглядываться.

— Ерунда.

— Нет, не ерунда, — сказал Олег. — Это означает, что слухи про w-топливо и прочие экологические сказки… дьявол, это действительно сильно. Это любой поймет, даже наши, — мужчина кивнул в сторону далеких домиков, — оценят.

В лунном свете лицо Стаса казалось серым, покатый череп изрезан глубокими морщинами, уголки рта стремятся к земле, выгибают рот в печальную линию. Он сбавил шаг, в голосе прозвучала неподдельная тревога:

— Шеф, ты уверен, что стоит нанести этот удар?

Олег отозвался насмешливо, звонко:

— Боишься подпалить шкурку?

— Не в этом дело. Я в знаки верю.

— Ну-ну.

— Серьезно. Не хотел говорить, но теперь все так совпало…

— Не мямли, Стас! Выражайся по-человечески! Четко, ясно, быстро! Ну?!

На лбу попутчика выступила легкая испарина, ровное лицо перекосилось болью:

— Они называют нас смертниками.

В тяжелом молчании звук шагов приобрел новый оттенок, усилился, напомнил грозную поступь пехоты. Чернота родного леса стала вдруг мрачной, двинулась навстречу, словно это не они шагают, а она — ползет, расправляет щупальца, тянет корявые руки, готовится схватить.

— А они, стало быть, бессмертники? Этакие Кощеи?! Эти идиоты не понимают, что через пару лет лишат человечество самого главного — бессмертия души! Душа не сможет уйти на покой, будет вечно страдать в земной плоти! Вечно! Мы последние, единственные, кто сохранил в себе изначальный закон, закон Природы!

— Они отрицают душу.

— Тем хуже для них. Вечная жизнь противоестественна! Неужели так сложно раскрыть глаза? Неужели так трудно увидеть вечные законы? Вот же они! На ладони! Вокруг нас! Неужели сложно?! — Олег горько хмыкнул и добавил уже рассудительно: — Люди ослепли.