Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России

Реально я, мы, наше поколение — могу же я, наконец, что-то сказать и за него вполне утвердительно! — мы точно не опасались каких-то там глобальных, тотальных «репрессий». Были абсолютно уверены, что максимум нам грозящего — это «закручивание гаек», в пределах тех 2–3 оттенков общекоммунистического тренда, которые мы уже наблюдали, то есть: «как при Брежневе», «как при Андропове», «как при Черненко» (и то, последний, при вспоминании-моделировании куда-то смазывался, совпадая скорей всего с Брежневым)… Вот почему — теперь-то это становится у меня в стройную схему — старшее поколение в те два дня заметно больше и большего опасалось. Просто у них этих «оттенков» в сфере мысленного взора набиралось чуть больше: не 2–3, как у нас, а 4–5, включая и «как при С-с…». Видно, в такие моменты всплывают, анализируются не книжные, но только жизнью проверенные сведения. У нас-то ведь и «как при Хрущеве», совпавшее с самым блаженным ранним детством, выпадало из фокуса, совмещаясь с единым фоном, закадровым гулом, «молоком» нашей мишени. При нем

, на наш взгляд было — все равно, как при Сталине, Ленине и всех царях, считая Гороха…

Вот, наконец, я и добрался до самого неприятного, стыдного в этом своем мемуаре. Сегодня я лично знаком с тремя из подписавших то самое «Слово к народу», двое из них читают мои книги, высоко и публично их оценивают, и сам я бываю рад назвать их «старшими товарищами». Но тогда-то, все мы были общей… «потребительской массой». Эпитет можно подыскать и пожестче. В те дни — тут мой сейсмограф-самописец беспощаден — мы все были в одном месте, с одним набором мыслей. (Даже Виктор, даже и Александр, ставший в 1993 году правой рукой правой руки Баркашова, был тогда там…)

Наши старшие думали о запасании соли-спичек-мыла-крупы, а мы-то… Скажу по себе: я тоже, конечно, как мог, прикидывал по дороге к «Баррикадной» все варианты нашего, высокопарно говоря, общественно-политического развития. Те самые 2–3 оттенка коммунистического тренда, для нас выражались буквально в одном: зажимании или незажимании нашей… тогда как раз ей термин подобрали: «молодежной культуры»

. А если терминов не подбирать, то: модная одежда («шмотки») и музыка («рок-н-ролл») — «победили социализм». О джинсах я в «потребленческой главе» кратко рассказал, теперь об остающемся «претенденте на лавры». Прочие мелочи, как, например, обеспечение местом работы после института, разумеется, никого не волновали, считались естественными, как восход солнца. Здесь слабым извинением может послужить, что и гораздо более старшие мыслили в тех же категориях: зажмут/не зажмут напечатание, например, Гроссмана. Тоже было главное — выбить разрешение, а бумага/краска — это, наверно, само собой. Сейчас вон: покупай бумагу, печатай его, хоть 10 000 экземпляров, да хоть все… 5 % от его, Гроссмана — советских

тиражей. Но что-то… «не видно в вольных уже волнах».

Предшествующие год-два были как раз в смысле нашей «молодежной культуры» очень по слабительными, благоприятными и теперь я прикидывал вероятность досадного зажима. Но ненадолго — после брежневской 18-летки мы уже давно привыкли к более мелкой шкале политической хронологии: где-то 2–4 года. В числе рисков непосредственно этого дня, оглядываясь на дремавшие на обочинах танки и БТРы, я числил и силовой разгон, или просто какие-нибудь потасовки вокруг «Белого дома», и чаще всего мысль обращалась к PinkFloydoBCKoft пластинке «Волынщик у врат зари» в моем полиэтиленовом пакете. Я

ведь ее еще даже и не прослушал, не говоря похвастаться перед кем-то. Эти «диски», пластинки виниловой эры были столь огромны, столь трогательно хрупки, уязвимы, и все время колебаний «идти/не идти», созвонов с друзьями, выслушивания аргументов Николая, оглядывания своей комнаты, я, оказывается, подсознательно прикидывал именно ее, пластинкину судьбу.

Ну а как там было у «Белого дома», вы прекрасно знаете. Все воспоминания всех людей, их опубликовавших, — наверное, правдивы, кроме, разумеется, воспоминаний политиков. В том смысле, что само гигантское количество этих мемуаров, пересекаясь в деталях — точно воссоздает все траектории движения всех физических тел, словно тысяча запротоколированных перекрестных допросов: «Был», «Не был», «Когда», «С кем», «Брал ли автомат, одевал ли бронежилет» (как тот «боец», прикорнувший на плече Ростроповича). И когда это было интересно — все давно уже сопоставили, сличили. Хотя издатели еще лет 20 от случая к случаю будут сшибать свои копейки на «Тайнах августа 91-го». Ну а остающиеся помимо траекторий мельтешивших тел — истинные мотивы, мысли, чувства… о них «простые люди» могут бухнуть и правду (я вот попробую чуть-чуть), а могут и соврать, но именно политики будут врать… имманентно.