Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

После чего Иван Павлович, как человек без спешки в ногах и голове, достаёт крайне важную составляющую для вот такого рода исследовательских дел, когда требуется вся внутренняя концентрация мысли дедукта, как уже могли позабыть, называли себя вот такие как Иван Павлович люди, со склонностью своего саморазвития с помощью разгадывания различных головоломок с криминальным подтекстом (а никак не дундуки, как их пытались очернить противники всего логического и человеческого), а именно трубку. И этот неизменный атрибут всякого думающего человека, а уж затем только джентльмена, кто может быть и джентльменом, но при этом нисколько не думающим джентльменом, что, как правило, и бывает. И оттого, люди с трубками во рту не большого мнения о джентльменстве, которые как раз из-за своего бездумного отношения к окружающему, оказались вымирающим подвидом людей.

А вот если бы они думали не только о себе и своём джентльменстве, на что у них все силы и уходили, – Считать ли или не считать сэра Вилли джентльменом, если он и не сэр в общем, да и не Вилли в натуре, как он смеет выражаться в обществе дам, а какой-то там Сильвестр Потапов, беглый телефонопромышленник из Тмутаракани, как опять же он сам в сторону своей родины самовыражался. Где он при всех этих неоднозначных характеристиках имеет огромный и очень завидный плюс – чертовски богат, и готов тратиться на продвижения себя в джентльменство, – то у них может и был бы шанс остаться здесь и при трубках.

А не как несостоявшийся джентльмен Сильвестр Потапов, званый на аудиенцию к королеве с почётом (а это указывало на то, что он был отчасти принят за джентльмена), чтобы значит, за весь его большой вклад в продвижение джентльменства в массовую культуру (а вот Сильвестр опять внёс своё должное понимание и объяснение всего с ним происходящего, всё это дело обговорив со свойственной его менталитету грубостью, как всегда на взрыв и эпически противоречиво, и как-то очень гадко: за поддержание спадающих с джентльменов штанов, так меня благодарствуют), сделать его рыцарем, а он изначально расслабился и в самый трогательный момент в таких действиях, – королева должна было возвысить его среди смертных, возложив ему на плечо меч, – взял и не удержался оттого, чтобы не высказать свою отдельную позицию на всё это дело, звучно чихнув (а что он мог поделать, если тут везде от затхлости не продохнуть).

А когда все вокруг в ожидании его, – извиняюсь, пардон, я не хотел чихать соплями на вашу обувь, постой падла, я вытру своё начхательство на вас рукавом, – он ко всему вышесказанному злоупотребил доверием выдвинувших его к этому рыцарству джентльменов, плюнув на всё это дело и, заявив: «Ладно уж так напрягаться, со всяким бывает. И уж не говорите мне, что вы там у себя в уборной не пукаете, а может изо всех сил на всех тут и пердите, – а я склоняюсь ко второй версии вашего жизнеустройства. Так что не кривите хлебало и давай уж посвящай меня в рыцари. За зря что ли я, столько денег в вашу казну отвалил», и гнусно так кивком намекнул на того, кто всё это дело с его рыцарством продвигал, то разве у джентльменов, так гнусно на глазах королевы оболганных гражданином Потаповым, оставался хоть шанс его понять.

И гражданин Потапов, выгнанный взашей отседова всем местным джентльменским племенем (поодиночке с ним бы не справились), так и не стал джентльменом. Хотя джентльмены на слово ему поверили, что он с них ещё спросит за всё. Так что им пришлось, пока гражданин Потапов не выполнил эту свою угрозу, поскорее лишить этого слишком непоседливого гражданина аккредитации на пребывание на своём острове и выслать его подальше, с глаз долой отсюда.

А вот Иван Павлович, не понаслышке знакомый и с джентльменами, и с их умственным обустройством в жизни, и даже с самим Сильвестром Потаповым, обреченным скитаться по жизни и жить с нервным предубеждением в сторону джентльменов, если у него возникают какие-то вопросы к себе и по поводу чего-то другого, то он в первую очередь обращается с вопросом к своей трубке, которая всегда ему насоветует чего-нибудь дельного.

И вот Иван Павлович зажигает спичку, закуривает трубку и вместе с первым дымным выпуском пара из себя, его уже заполняют, вполне возможно, что дающие ответы на некоторые вопросы мысли.

– И куда этот гад свинтил, или ещё пока решил свинтить? – поглядывая сквозь трубку на свой покачивающийся ботинок, свесившийся с заброшенной ноги на ногу, задался вопросом Иван Павлович, не скрывающий от себя, какая есть большая разница между предложенными самим собой вариантами версий, находящимися по разную сторону от взятого им в употребление в виде фигуральных весов: «или».

И видимо этот вопрос оказался не столь прост, как на то рассчитывал Иван Павлович, вот он и вскипел в сторону этого непостижимого пока что его умом Тёзки.