Апокалипсис в шляпе, заместо кролика

– Но знай детка. – Уже с какой-то новой позиции обращается к Клаве Гаврила, видимо посчитавший, что он довёл до Клавы то, что хотел. А она всё то, что он на её счёт выдвигал в своих представлениях, безоговорочно приняла (втюрилась, как кошка). Здесь он (вначале было предисловие) переходит на заговорщицкий тон разговора, и предупредительно озвучивает Клаве то, что ей предстоит пережить на своём пути к его сердцу. – Ты не одинока в своих взглядах на меня. И на этом фронте действий тебя будет ждать, честно скажу, огромнейшая конкуренция. – А тут Гаврила не удержался и всем своим расплывшимся в довольстве видом не скрыл, как он такому обстоятельству рад, если бы оно присутствовало в жизни, а не только в его словесных самоутверждениях.

Но этим моментом радости недолго пришлось удовлетворяться Гавриле (так чаще всего и бывает). А всё по всё той же причине – причине вмешательства Харитона, судя по всему тоже себя не недооценивающего, и ему не меньше, чем у Гаврилы, есть о себе что сказать.

– Но давай ближе к делу. – Встревает Харитон. – Как тебя зовут? – И, хотя Гаврила недовольно поморщился в сторону Харитона, его вопрос по большому счёту и его заинтересовал. И теперь они оба стоят и с вопросительными лицами смотрят оценивающим взглядом на Клаву. А ей бы воспользоваться этим моментом неслаженности в рядах противника, и бросив в лицо Гавриле фразу: «У него спроси. Он всё обо мне знает», вызвавшую бы в нём лёгкую потерю бдительности, выраженную в оторопи перед таким её самовольством по отношению к нему, и быстро вскользь миновать это препятствие на пути в туалет. Где можно и отсидеться, выждав, когда они устанут ждать её выхода.

Но Клава, явно за собой что-то отважное подозревая, а насчёт этих верзил она более уверенна в нечто том, чему как раз и противостоит всякая человеческая отвага, не стала малодушничать и убегать, а как стояла на одном месте на одереневших ногах (хотя это чем не объяснение её поступка, если уж то, что подозреваешь в себе, так и не обнаруживается), так и осталась стоять.

Правда, на этот раз, совсем не молча, а со словесным ответом.

– Меня? – как будто своим ушам не веря, с таким выражением лица, очень тихо в ответ даже не задалась вопросом, а проговорила Клава. На что Гаврила с Харитоном, вытянувши лица, переглядываются, и видимо боясь, не поспеть друг за другом, одновременно выкрикивают: «А кого же ещё!», и начинают в гоготе смеха закручиваться, не как обычные люди, в животах, а в ушах от смеха. И теперь уже понятно, что Клаве слова сказать не дадут эти гоготуны.

Что так и вышло. И Гаврила с Харитоном принялись перебивать друг друга.

– А…– попытался вставить какую-то свою мысль Харитон, видимо наиболее из них расторопный. Но тут же перебивается более напористым Гаврилой, у которого на все «А» Харитона есть свои «Бэ-бэ-бэ».

– Да не спеши так. – Отодвигает в сторону, было выдвинувшегося вперёд Харитона Гаврила. – Это ведь не тебя будут звать. А нашу достопочтенную непримиримицу…с действительностью. – Через такой отступ Гаврила как бы ставит свою точку или точнее, точечное признание Клаве, чьё имя, по крайней мере, им точно известно. А то, что она им была лично не представлена, а они значит, за это дело уцепились, и теперь представляя на её счёт всякое, делают вид, что не представляют, как её зовут, то таких людей все знают и знают, как их зовут.

А Гаврила между тем продолжает нависать над Клавой. – И тогда получается, – высоко возмутительно в лице делает на этом слове акцент Гаврила, – что нам, – Гаврила с горечью в лице стучит кулаком себя в грудь. Но не так сильно, чтобы её пробить и сделать больно. – Придётся брать всю ответственность за то имя, на которое она будет отзываться. – Гаврила делает вдумчивую паузу, во время которой на него больно смотреть, так он переживает за себя и за ту ответственность, которая на него будет ложиться, когда ему понадобиться позвать Клаву, для него дремучую незнакомку, как Маугли, выскочившую только что из леса.

– А ведь тут дело не только в одной содержательности данного нам в обиход имени, а тут нельзя обойти вопрос лингвистики. – А вот эта многозначительная пауза Гаврилы ставит в тупик даже Харитона, что-то там такого слышавшего, а вот о чём там идёт речь, то он и тогда, когда об этом слышал, совсем не понял и решил сразу же обо всём забыть. – Это ведь нашему многострадальному языку выговаривать все эти междометия, из которых будет состоять твоё имя! – Это, конечно, был звёздный час Гаврилы, наверное, ещё ни разу не достигавшего такого триумфа своей мысли. Где даже Харитон был им понят (то, что он был восхищён, то это обычное явление) и благодарен ему за это.