Ardis: Американская мечта о русской литературе

Впрочем, в общественной полемике по поводу того, как посмел Солженицын в «Бодался теленок с дубом» вывести Твардовского человеком со слабостями, а не в образе «святого», Проффер встает на сторону Солженицына: «Враждебность некоторых критиков проистекает прежде всего из обыкновения русских предпочитать жития святых откровенным биографиям»²¹⁰.

Имя Солженицына снова всплывает в воспоминаниях Карла о Бродском: «Он осудил Солженицына, назвав его сочинения просто-напросто апофеозом социалистического реализма (не первый и не последний раз мы это слышали)»²¹¹

. Но эта оценка Бродского и в целом сдержанное отношение самого Проффера к творчеству Солженицына не помешает ему присутствовать в RLT, хотя «тюремную литературу» Карл считал «важной с социальной точки зрения, но не с литературной»²¹². Наконец, именно «Ардис» в 1987 году опубликует роман Войновича «2042», где тот под именем Сим Симыча Карнaвалова выведет Солженицына как лжепророка и тирана. Войнович в интервью для этой книги будет с удовольствием описывать скандал, который вызвал его образ: «Как ты смеешь?! – говорили ему. – Это же Солженицын!» «Но мне и у Толстого не всe нравится»²¹³

.

С одной стороны, Солженицын был уже слишком высоко, чтобы начинающие издатели могли его себе позволить. В тот момент, когда Профферы начнут пробовать себя в издании не только прошлого, но и настоящего, нобелевский лауреат переберется в США и станет самым растиражированным на Западе современным писателем из России. С другой стороны – открывать издательство с прозы, которую в СССР считали глубоко антисоветской, Профферы, очевидно, не хотели . Дистанция, выбранная ими по отношению к собственному правительству, стала важной отличительной особенностью их будущего предприятия.

«Ардис» в отличие от подобных ему издательств русской литературы, парижского Ymka Press и мюнхенского «Посева», никогда не брал денег от ЦРУ. Поначалу Профферы предпочитали держаться подальше и от тех острых вопросов, которые могли вызвать гнев Советов. Приведу здесь их характерное заявление, опубликованное в первом томе RLT в 1971 году: «Мы не будем публиковать статьи о литературной политике или подобную этому критику в духе холодной войны, не важно, американского или советского сорта. Это литературный журнал, а не политический»²¹⁴

.

Характерно, что даже, казалось бы, в очевидных вещах Карл, по крайней мере поначалу, пытается подбирать слова, избегая политизации. Вот примечательная оговорка в том же первом томе RLT по поводу Бродского: «Его собственная поэзия еще не нашла редакционного признания в Советском Союзе»²¹⁵ – будто бы речь идет всего лишь о молодом поэте, который никак не может опубликоваться, поскольку редакторы сомневаются в коммерческих перспективах его издания.

Аполитизм Профферов, среди прочего, позволит им дать беспристрастную оценку тем вполне признанным писателям в СССР, которые того заслуживали. Помимо «деревенщиков», о которых уже шла речь выше, Карл будет неплохо отзываться о Чингизе Айтматове, Юрии Нагибине и Юрии Трифонове²¹⁶

. У Трифонова в «Ардисе» выйдет три книги по-английски, у Нагибина – одна.

Вячеслав Иванов, или Кома, как его называли в близком кругу, в том числе Профферы, полагает, что аполитизм «Ардиса» предопределен прежде всего влиянием формализма на эстетические вкусы Карла: «Думаю, есть неуловимый дух русской литературы, который обнаруживается в ее форме. Вот много раз повторяемая разными людьми мысль о том, что очень трудно объяснить, почему Пушкин так много значит для нас. Ведь если подходить с точки зрения внелитературных критериев, то у него, конечно, есть какие-то интересные общие мысли, но всe-таки они были высказаны и до него. А вот такой формы, такого языка, такого способа описания того, что ему было интересно, не существовало. Понимание этого у Проффера было, и это понимание вело его к тому, что именно эту сторону русской литературы его коллеги слависты и их ученики не осознают. Он видел, что и в Европе мало кто это понимает и что постепенно Россия также перестает это чувствовать. Ведь и вся новая литература в CCCР была построена на противопоставлении себя власти. Почему было событием, что они нашли „Школу для дураков“ (Саши Соколова. – Н. У.). Это была книга, где фактически нет никакого противопоставления. Всe-таки книга прежде всего замечательна тем, как она написана».

Наверное, именно поэтому Проффер так любил спрашивать своих русских друзей – поэтов, писателей, переводчиков: «Может ли плохой человек написать хорошую книгу?» Характерно, что поначалу Бродский, например, ответил: «Нет»²¹⁷.