Арехин в Арктике

Птыцак передумал ждать до утра. Хочет видеть Арехина сейчас. Если, конечно, Арехин в состоянии дойти.

От водки Шихов отказался с негодованием: он-де движется к новой жизни и менее всего желает пройти мимо из-за минутной слабости.

— Глас не велит? — прямо спросил Арехин.

— Гласу до водки дела нет. И нет дела до тех, кто водку пьёт. Они ему чужды. Птыцак это ясно сказал.

— Ну, если Птыцак, тогда верю.

— Очень ему требуется ваша вера, — сварливо ответил Шихов. Видно, хочется ему водки, да добродетель не дозволяет.

Идти пришлось недалеко: каюта Птыцака располагалась напротив.

— Я вот подумал… Мало ли что. Вдруг на мину наскочим. Или со льдиной столкнёмся. Вы уж скажите координаты, что дал вам барон Врангель.

— Адмирал Колчак, — поправил Арехин нарочитую оговорку Птыцака.

— Пусть Колчак.

Арехин протянул листок блокнота с заранее написанными координатами.

— Так-так, — Птыцак раскрыл атлас. Не морскую карту, а географический атлас, рассчитанный на мечтателей с книгой: читаешь о путешествии того же Гаттераса и следишь по атласу. Похожие атласы выходили приложением к журналу «Вокруг Света».

Этот, впрочем, был посолиднее и поновее, берлинское издание прошлого года.

— Значит, к востоку от Шпицбергена.

— Тысяча километров к востоку, — подтвердил Арехин.

— Это я и ожидал. Видите?

Он показал страницу Арехину. Свежепоставленный крестик отмечал точку Арехина, а овал, в который этот крестик был вписан — догадки Птыцака. Овал большой, сто на двести километров.

— Но никому более координаты не сообщайте. Особенно капитану.

— Почему?

— Скажу так: из предосторожности. Я не утверждаю, что нас всех тут же побросают за борт, да не очень-то мы и бросимся, но — не стоит раньше времени давать курс. Пусть считает, что мы идём за мясом.

— Золотое это мясо получится.

— Одной легендой о нерасчетливости большевиков больше, одной меньше… Переживём. Да, ещё одно. По протоколу, или как там правильно сказать, двое от нас должны присутствовать, попросту питаться, с капитанского стола. Придётся уж вам потерпеть все эти буржуазные штучки с вилками, салфетками и ножами. Будете вторым.

— А первым?

— Первым страдаю я. Вы не усмехайтесь, не усмехайтесь (Арехин и не думал усмехаться), мне и еда чужая, и общество чужое вот где стоит, — Птыцак провел ребром ладони по горлу. — Даже и буквально, каждый кусок поперёк горла укладывается. А — нужно. Пусть видят: нисколько мы их не стесняемся.

Глаза Птыцака горели так же, как совсем недавно у Горностаева. Хлебнул малость? Или это — огонь энтузиазма? Священный огонь тех, кто штурмовал Зимний дворец, Перекоп, Кремль и по льду шел на дредноуты Кронштадта?

Или это дает знать о себе Глас?

Физиология энтузиазма схожа, вот и всё. А что запустило процесс, идея изнутри, идея снаружи или ещё что-нибудь, уже неважно. Как неважно, подожгла Москву сальная свечка, восковая или обыкновеннейшая лучина. Стоит только разгореться…

Алехин думал и молчал. Птыцак же говорил, говорил, говорил — о важности экспедиции, о грядущих переменах, чудесных и ужасающих, о системе пайков четырнадцати категорий для трудящихся, о необходимости полного подчинения вождям вышестоящим вождей нижестоящих, о преимуществах крестьянской коммуны над крестьянским семейным хозяйством… Обращался он не к Арехину, а к толпам, стоящим у Арехина за спиной, и обращался так убедительно, что хотелось оглянуться — нет ли там и в самом деле государственной думы в полном составе или депутатов от трудящихся Всего Земного Шара.

Но Арехин огладываться не стал. Он просто спросил Птыцака:

— У вас водки не найдется? Случайно?

Птыцак по энерции проговорил что-то о всемерной индустриализации Урала, и лишь затем отреагировал:

— Водки? Какой водки?

— Лучше, конечно, казённой. Впрочем, любая сойдет.

— Водки я не держу, и вам следовало бы об этом знать.

— Откуда? — удивился Арехин. — С вами мы едва знакомы, и привычки ваши мне неведомы. А спиртные напитки в подобных каютах — практически обязательная принадлежность. Если не водка, то бренди или коньяк. Вы посмотрите, посмотрите в шкапчике.

Птыцак неуверенно шагнул, открыл дверцу.

— Вот видите!

И действительно, на полке стояли три бутылки — водка, виски и коньяк.

— Это… Я не знал. Видно, капитан распорядился. А вам-то какое дело. Не многое ли вы, Арехин себе позволяете?

— Что именно? Я всего-то попросил рюмку водки. Дело самое обыкновенное между мужчинами, один из которых в гостях у другого.

— Вы… Вы здесь не в гостях. Вы здесь по служебной надобности.

— Значит, мы соратники? Тогда тем более непонятно, что в моей просьбе странного.

Птыцак задумался. Потом достал бутылку.

— Я спиртное отрицаю. И других не приваживаю к водке, скорее, наоборот. Но вы — другого поля ягодка, это верно. Вам, если уж так хочется, то можно. Только извините, пить с вами я не стану. Идите к себе и пейте, если без этого не можете, — и он протянул бутылку Арехину.

— Не могу, — сказал Арехин, принимая бутылку, — и другим не советую.

Птыцак попытался что-то ответить, но не смог. Не переварил услышанного. Только поморщился и махнул рукой.

12