Арена

Берилл легла спать; кровать у нее была чудесная — старинная, настоящий антиквариат, прапрабабушкина: с балдахином, амурчиками, колоннами резными, на возвышении — нескольких ступеньках; ей часто снились сны восемнадцатого-девятнадцатого века: балы, надушенные записки, язык веера, молодые люди, в которых были влюблены прабабушки; но теперь она лежала и никак не могла заснуть, согреться; слезла с кровати, нашла, надела пижаму, в которой спала зимой только; из фланели, розовая, с коричневыми медвежатами; она пахла лавандой и горячим утюгом; словно кто-то ее обнял; и только после заснула и так глубоко, так надолго, будто от колдовства, на сто лет, дожидаться принца. Сибилла несколько раз заглядывала к ней утром и днем, она успела уже сходить в редакцию к месье Фредерику, отнести ему свежих круассанов с сыром и шоколадом; она покупала их по соседству; рядом с их домом была пекарня, и в ней — маленькое кафе «Звездная пыль»: красные диванчики, фотографии старых актеров: Дмитрий Дорлиак, Венсан Винсент, Джин Харлоу, Энн Дворак; они с Берилл любили сидеть в этом кафе в дождливый день, заказать горячего молока и пирожков с вареньем или по большому куску пирога с вишней и обсуждать книги; в кафе с утра битком народу: люди узнали про Большой город, обсуждали, что могло случиться; не отвечал ни один телефон — ни стационарный, ни сотовый, — и телеканалы Большого города не работали, только центральные, далекие, столичные. Сибилла послушала разговоры в кафе, потом купила круассанов и пошла в редакцию. Редакция тоже была неподалеку — на втором этаже очень красивого старинного особняка в стиле модерн, лестницы все в завитушках, витражи; на первом — гостиница, которая пустовала, но тем не менее работала; обычно маленькая редакция — три человека, включая самого месье Фредерика, редактора, — пила поутру чай; у каждого были свой стол и свое кресло, а в центре столик для посетителей, круглый, антикварный, шахматный, на него все ставили печенье и сэндвичи и придвигали свои кресла; ничего не изменилось и на этот раз: месье Фредерик обрадовался Сибилле; он иногда просил ее, и она писала в газету заметочки о рукоделии и рецензии на новые книжки. Ей сразу налили чаю — черного, с ванилью и розовыми лепестками, придвинули тарелочки с домашним апельсиновым джемом и тартинками. «А у меня тоже кое-что вкусное…» — достала круассаны, а потом рассказала про Берилл, как та прибежала ночью; «да, — сказал месье Фредерик, — я не могу дозвониться до сына, и никто не может — до Большого города; даже Интернет оборвался у них, и самолеты их аэропорт не принимает; будто город накрыло куполом, в него нельзя попасть, он виден, но не слышен, — вот и все, что пока известно; в какой-то момент, когда к городу приближается машина, поезд, человек, дорога хитро уходит куда-то, и оказывается, что они возвращаются назад, движутся по кругу; а самолеты просто не видят город, приборы словно слепнут; причем мне это рассказали центральные информационные агентства, порвали телефон с утра просто; если б не сын, не тревога за него, я бы заважничал; всех интересует, что опять происходит с этим городом: паранойя, магнитная аномалия, дыра в пространстве; но я ведь не врач; эх… Одно могу сказать: готовьтесь; о нас вспомнили в мире — уже к вечеру к нам понаедет миллион разного народу: журналисты, ученые, охотники за привидениями, специалисты по Бермудским треугольникам, продавцы амулетов…» Сибилла и журналисты засмеялись; и Сибилла ушла домой. Берилл все еще спала. Сибилла приготовила завтрак: салат из риса, яиц, крабов, зелени, хлеб с маслом и медом, а потом ушла в свою круглую комнату вышивать и забыла за вышивкой про Большой город совсем — вокруг нее кружилась золотыми бликами Вселенная — день был солнечный.