Арена

А Берилл проснулась ночью, через сутки. Чтобы она не испугалась пробуждения, Сибилла оставила на туалетном столике — таком же старинном, как кровать, с зеркалом в амурчиках и потайным ящичком с двойным дном, — включенную лампу, очень слабую, сделанную каким-то кипрским умельцем; ее подарил Берилл на прошлый день рождения месье де Мондевиль; из настоящей витой раковины — лампочка в двадцать ватт, тонкий розовый прозрачный провод; из-за этого нежного света сквозь занавески кровати проснулась — словно внутри розового цветка, как Дюймовочка, — Берилл даже не поняла, что это ее комната; сердце ее часто билось, потому что во сне она встретила подобие святого Себастьяна: такого же тонкого, высокого, статного, ослепительно-прекрасного; она танцевала на балу с ним — с молодым человеком в черном камзоле, расшитом золотым и алым, в самых дорогих кружевах, без парика — свои черные волосы, яркие, слегка припудренные лишь и подхваченные золотой лентой; и серо-зеленые глаза, с золотыми блестками внутри, будто там живет кто-то — на самом дне, в самой глубине; в маленьком домике, словно с рисунков Томаса Кинкейда; сидит возле огня в камине, качается в кресле-качалке и ждет Рождества; будто этот кто-то из домика отвечает в Рождество за все огни в мире: гирлянды, фейерверки, бенгальские, свечи ароматические и крошечные на елке — и рисует схемы, чертит, стирает, рвет, опять рисует — весь год; вначале молодой человек не показался ей красивым: просто правильное, хорошее с точки зрения изобразительного искусства лицо — хотелось его рассматривать, словно сложную картину: из каких деталей состоит; но чем дольше она смотрела на него, тем прекраснее он становился — встречаться с ним было бы фантастикой; «я будто собираюсь прыгнуть с огромной высоты, — подумала она во сне, — так сжимается у меня сердце»; ощущение огромной высоты не оставляло ее: «…будто я собираюсь прыгнуть с Края»; и танцевал молодой человек восхитительно, подхватывая, помогая, напоминая, но не властно, еле дотрагиваясь, отчего желание прикосновения в Берилл становилось просто нестерпимым, как ожог; и пахло от юноши чудесно: свежим цветочным медом, нагретыми летними травами. Больше во сне ничего не происходило — только этот танец; и когда он закончился, им зааплодировали, точно они были женихом и невестой; огромная золотая зала, и люди все в золоте, серебре, перьях; молодой человек поклонился Берилл и вдруг вынул из манжета, похожего на букет, букет — настоящий, из ослепительно-белых и розовых роз, с позолоченными по краям лепестками; «вы волшебник!» — вскрикнула она и проснулась от собственного вскрика… Берилл поняла, что это ее комната, а свет — это лампа-ракушка, и вздохнула: жаль, что нельзя жить во снах; сны она любила: некоторые записывала, многие помнила; места и люди в них постоянно повторялись — и этот бальный зал ей был знаком, она в нем уже не раз танцевала и кокетничала напропалую, но этот молодой человек появился впервые; иногда у Берилл оставались синяки и царапины от падения во сне или болели ноги, как сейчас, словно и вправду всю ночь танцевала; как в сказке братьев Гримм про двенадцать принцесс, которые по ночам сбегали на бал, а утром кряхтели и стонали, а их туфельки, накануне совершенно новые, были вдребезги разбиты и всмятку стоптаны; «этим сном я буду жить год, — подумала Берилл, — мм, ужасно хочется есть, я, наверное, проспала и завтрак, и обед, и чай, и ужин; мама, раз я сплю, ничего не готовила, и придется довольствоваться бутербродами и стаканом молока…» И тут она вспомнила про Большой город. Она сразу забыла о еде — может, это тоже ей приснилось? Берилл так испугалась, что даже не оделась, только плед накинула; прошла темную квартиру наугад; дверь в мамину спальню была приоткрыта, там тоже горел свет — полосатый, как носок, ночник; мама его очень любила; полоски были зеленые, оранжевые, темно-синие, желтые, а сам ночник круглый, как театральная тумба; значит, заснула она совсем недавно, читала новый роман Джонатана Коу; Берилл старалась идти легко-легко, как привидение; чтобы не разбудить. И только когда вышла в подъезд, побежала — с грохотом по ступенькам, по улице, сквозь весь город — к Краю.