Арена XX

«Отправились…» Затрусили, наперебой дыша. Это на другом конце корабля-нефа. В бывшем алтаре. В те поры и на низеньких руководящих должностях, как на пеньках, сидели мужчины. Женщины, чтобы не нарушался гендерный баланс, профессионально «мужали» – осваивали профессии землекопов, строителей, свою женственность же брали в рамочку под стекло и первые на нее молились (и продолжают). Администратор в юбке представлял собою не меньшую диковинку, чем администраторша в брюках. Чувство самосохранения удерживало эту диковинную тетку на высоте того комедийно-фильмового образа, который прописан администратору. Хочешь жить, походи на свою карикатуру. Покуда ты объект дружеской критики, ты в границах допустимого. Отсюда нескончаемое: «Больше критики! Где критика!». Это как: «Хочу жить!». Как прикидываются Иванушкой-дурачком, так прикидывалась она (скорей всего, прикидывалась) вместилищем всех пороков молодой советской бюрократии, которую разят стрелы юмора и сатиры.

– Товарищи, куда вы хотите, чтоб я протелефонировала? Вызвала карету скорой помощи? Что я им скажу? Сошла с ума артистка, потому что поет песни во Дворце культуры? Что во Дворце культуры справляют поминки? Этак, знаете, товарищи, меня саму увезут на Арское поле.

– Комсомольские поминки, – уточнили семеро. – Дайте нам трубку.

– Я не могу, чтобы по служебному телефону говорило десять человек. У меня инструкция, подписанная самим товарищем… – и чудом не врезалась в шлагбаум: этому товарищу отныне светило товарищеское общение с тамбовским волком. И то, если звезды будут благоприятствовать. Дорожные знаки часто меняются, за ними надо бдительно следить, а не следовать инструкциям… («Инструкциям?! Вы признаете, что получали инструкции от Попкова?»)

– Да звоните куда хотите! (Враг разоружился.) Сумасшедший дом… Можно подумать, что мне жалко. А потом окажется, что был сделан неправильный вызов по служебному телефону, за который я отвечаю. Уже был такой случай, с улицы Лучников вызвали пожарную команду по нашему адресу.

Враг-то разоружился, а вот завладевшие его оружием растерялись. Скажешь в трубку: нужна принудительная госпитализация – в ответ: это не вам решать, решение принимают компетентные медицинские органы на основании протокола об антисоциальной деятельности данного лица. Вдобавок подозреваемый в психическом расстройстве имеет право добровольно явиться в медицинское учреждение. Явка с повинной учитывается при вынесении диагноза, а уж каков диагноз, таково и лечение.

Арское поле… Казанская «бехтеревка» (осн. в 1869 г.) пользуется заслуженной известностью. Чем она ее заслужила? Пробейте «КТПБ НКВД СССР», выскочит столько, что мало не покажется. Но никакое знание не бывает исчерпывающим. Даже приобретенное по интернету, который тем и хорош, что всегда можно внести «лепту вдовицы» в эту копилку всеобщей памяти. (Знаете ли вы, что в Казанской тюремной психиатрической больнице МГБ автор «Широкы страны» выжег на рукаве смирительной рубашки – слезою: «Изменник Родины», через «ы», понятно. В толпе товарищей по оружию, бравших с бою писательские вагоны, Лебедев-Кумач посетовал на полководческий гений нового Кутузова. Человек любил Родину, как невесту, а она готова впустить врага в намоленное место Москву.)

– Соедините меня с Военно-политической академией имени Нетте, – сказала Раиса Петровна Подзюбан, которая на сцене за Пристава, за глаза – Подзюбаниха, а по правде бездетная мать семейства. Вот, кончила педагогические курсы. Чем ей себя занять, как не участием в любительских спектаклях?

Майор Подзюбан горит на работе. Потухнет он уже скоро: в незабвенном тридцать седьмом весь тираж «Если завтра война…» пойдет под нож. Тогда у него будет уже другая жена и ребенок с ней.

– Коммутатор? Соедините меня с кабинетом майора Подзюбана… Это его жена.

Для Семена Антоновича женин звонок – типичный пример бестолкового транжирства «его положения». Нельзя было дворника за милицией послать? А в милиции сообразят.

Жена стояла поперек жизни, в которой замаячило новое счастье, но дискредитировать Райку перед всеми – это через нее и себя. Ладно, черт с ней, свяжется, с кем надо. Из пушки по воробьям…

Тем временем Саломея Семеновна пугает худрука НАТЕС, предпринявшего робкую попытку «укрощения строптивой»:

– А вы мой выход не срывайте и клаку свою уймите, не то вам не поздоровится.

– Саломея Семеновна, какую клаку? Мы все, как и вы, в глубоком потрясении чувств. Вот и ваш муж…

– Чего он муж! Каких заслуг! И вы такой же.

Шерешевский, когда нервничал, то непроизвольно скатывал пальцами торчащие из ушей пучки волос.

– Чем в ушах ковырять, лучше б в мозгах у себя поковыряли. Может, поймете, что его убили, что вся эта эпидемия самоубийств – инсценировка.

– Что ты мелешь? – взмолился Марк Захарович. – Вадим Христианович, не слушайте. Это имеет болезненное происхождение.

Шерешевский и сам бы рад был ничего не слышать. Он отскочил, как ошпаренный кипятком.

– А… – кричала Саломея Семеновна. – Знаете? И на кого же вы думаете?