Аргументация в речевой повседневности

Коммуникация, несомненно, является социальным процессом, поскольку обязательной составляющей является взаимодействие собеседников. Так, Е.Ф. Тарасов отмечает, что «речевые действия совершаются в структуре специфической деятельности – в структуре социального взаимодействия» (Тарасов 1975: 144), при этом, как подчеркивает А.А. Леонтьев, следует иметь в виду не просто взаимодействие людей в обществе, но – людей как членов общества (Леонтьев 1972: 20), и, добавим от себя, людей как членов определенного национально-лингвокультурного сообщества. Из этого следует, что, общаясь, люди осуществляют ориентирующее поведение, отталкиваясь от некоторых общих для всех членов сообщества моделей поведения в маркированных, а, значит, адаптивно важных для данного сообщества ситуациях. Именно такие модели поведения, релевантные для всех членов сообщества, позволяют отличать своих от чужих и обусловливают специфику национальных характеров (Гачев 1999; Карамзин 1983; Муравьев 1980; Эренбург 1959). Обсуждаемый феномен близок тому, что Л.Н. Гумилев определил как стереотип поведения, – изменяющийся по ходу времени набор навыков поведения членов этнической системы, передаваемый путем сигнальной наследственности, т.е. через передачу навыков потомству посредством условного рефлекса подражания (речевая практика – одна из форм реализации данного рефлекса. – А.К.) (Мичурин 1993). О принципиальном характере культурных моделей, обусловливающих характер поведения человека в мире, для самоидентификации этноса пишет С.В. Лурье (Лурье 1997). Эти модели, по мнению исследователя, направлены на сохранение этноса и представляют собой всегда неосознаваемый и устойчивый пласт психики. Отметим, что определенный аспект таких моделей в лингвистических исследованиях блестяще представлен в работах А. Вежбицкой по проблемам культурных сценариев (Вежбицкая 1999).

Так, в ходе проведенного нами сопоставительного исследования дискурсивных смыслов, реализуемых прилагательными-обозначениями светлого и темного в современных русском и французском сообществах, мы обнаружили, что хотя в обоих сообществах темная вещь, элемент одежды, меблировки интерпретируется приблизительно одинаково с использованием в качестве базиса представления о пространственной локализации такого

объекта (см. о доминантности сенсомоторного опыта для всех других видов восприятия и для концептуализации действительности в целом (Ананьев 2001; Мерло-Понти 1999; Сеченов 1947; Neisser 1976)) – «материальный объект/вещь, такой, как если бы он был объектом, плохо доступным для света, так как находился бы в почти закрытом пространстве внизу», – исходные модели поведения, применимые к такому объекту, а точнее, к субъекту, его владельцу, принятые в рамках русского и французского сообществ, существенно отличаются. В русском национально-лингвокультурном сообществе релевантна следующая модель отношения к владельцу таких объектов: «такой объект – обычный и неценный, а его обладатель либо занимает низкое социальное положение, либо по каким-то причинам не хочет выделяться, и это хорошо (в случае соположения такой вещи со светлой), то, что произойдет (происходит) с ее обладателем – важно».

Рассмотрим следующие речевые фрагменты:

(30)

Путин, кроме ношения часов на правой руке, пока ничем себя не проявил. Его любовь к водолазкам и костюмам темных цветов укладывается в русло современных модных тенденций [Мода и вожди // АиФ. Декабрь 2003. – http://news.eastview.com].

Отметим, что в рамках анализируемого дискурсивного типа прилагательное «темный» на ментально-языковом уровне алгоритма смыслопорождения актуализирует преимущественно концепты «бедность», «низкое социальное положение/простота», «сдержанность/аскеза»: приверженность темным цветам в одежде «говорит» о таком качестве человека, как сдержанность (пр. 30); темное платье – также знак сдержанности и аскетичности женщины (пр. 31); темная ряса становится признаком понижения человека, его «упрощения» (пр. 32):

(31)Накануне, собираясь в дорогу, достала строгое, по фигуре, темное платье. Чтобы не выглядеть в нем чопорно-строгой, надела белый кружевной воротничок [Успенский В. Отступление после победы / Роман-газета. № 22, 1999. С. 20];