Арьяны

– Ладно. – Дорезаю последний помидор и отхожу к мойке, чтобы скрыть неловкость первого вопроса. Можно было бы начать издалека, проверить, насколько вообще Пашка готов откровенничать, но интуиция подсказывает, что он не станет увиливать, как родители или бабушка.

– Почему до этого ты ни разу не выходил со мной на связь?

Сквозь тихий плеск воды слышу его тяжёлый вздох и на автомате оборачиваюсь. Брат не выглядит застигнутым врасплох. Очевидно, он ждал этого вопроса. Что ж, тем лучше.

– Тебе не понравится, – тихо отвечает он.

Услышав мой раздражённый вздох, брат примирительно поднимает руки и спешно оправдывается:

– Я не соскакиваю, просто предупреждаю. – Он проходит мимо меня и наклоняется к духовке, чтобы достать картофельную запеканку, которую он чудесным образом умудрился сделать из моего провального блюда. – Подай, пожалуйста, зелень.

Молча передаю ему миску и замираю возле буфета в ожидании. Хочет испытывать моё терпение – пожалуйста. И не таких раскалывали.

– Твой отец и бабушка были против нашего общения, – говорит Пашка, явно переусердствовав с напускной небрежностью в голосе.

– Что за чушь! – хрустальная посуда угрожающе дребезжит от резкого движения. – Они бы ни за что …

– Я же предупреждал: тебе не понравится.

Мы замираем посреди кухни, сцепившись взглядами. Всматриваюсь в его напряжённое лицо, пытаясь прочесть эмоции, и с ужасом понимаю, что это правда. Неприятное жгучее чувство поселяется в районе грудной клетки.

– Но почему? – только и получается выдавить из себя.

– Видимо, боялись, что разрушу образ нашей идеальной, – он выразительно изображает пальцами кавычки. – Семьи.

– Каким, интересно, образом?

– Ну, к примеру, разболтаю пару нелицеприятных фактов из биографии драгоценного Василия, о которых все старательно умалчивают.

От возмущения у меня перехватывает дыхания.

– Теперь ты и на память прадеда решил посягнуть?

Пашка с громким стуком ставит тарелки на стол и бросает на меня хмурый взгляд.

– Что тебе про него известно?

– Что он герой войны, – отвечаю с вызовом. – Лишился кисти руки, но даже без неё смог построить этот дом. Воспитал бабушку в одиночку. Умер от инсульта по дороге в Тверь к двоюродной сестре.

– Ага, всё так, – насмешливо соглашается брат. – Только ты упустила самое важное: что из-за своего упрямства он погубил жену брата и десятилетнего племянника. А отправившись в Тверь – не к сестре, кстати, а к любовнице, – прихватил с собой секретные документы исторического общества, которые передал шпиону на одной из станций, где его и обнаружили мёртвым. Но так как доказать ничего не смогли, его безупречная репутация героя не пострадала.

– Какая отвратительная ложь!

– Ах, ложь… Ну а что насчёт уцелевшей части письма, которую я нашёл? Там любовница Василия очень недвусмысленно намекает на эти документы и просит приехать к ней.

– Твои отец и мать, к слову, были в курсе, – добавляет он после недолгого молчания.

– Тебя послушать, так кругом одни предатели да лжецы.

– Добро пожаловать в реальность, – скалится Пашка.

Желание говорить с ним дальше мгновенно пропадает. Как и моё едва зародившееся уважение. Молчал двадцать лет, а теперь вдруг развязал язык. Очень удобно. Никто ж не опровергнет его омерзительные сплетни.

– Вижу, ты разочарована.

– Да.

– Думаешь, я вру?

– Думаю, у тебя мозги промыты, раз всюду шпионы и заговоры мерещатся.

– Знаешь, – пафосно тянет брат. – А я начинаю понимать, почему тебя в семейные тайны не посвящали. Ты ж всё через призму своих стереотипов оцениваешь.

Смерив его презрительным взглядом, демонстративно бросаю вилку и вылетаю из кухни. Как ни странно, у бабушкиного гроба меня отпускает. Её светлое умиротворенное лицо не испортила печать смерти. Наоборот – добавила некой возвышенности и умудрённости. Мне не верится, что в соседней комнате сидит человек, которому она отдала всё лучшее, что у неё было. Заменила ему родителей, обеспечила блестящее образование и успешное будущее, а он лишь бесчеловечно осквернил её память глупыми домыслами. Каким же моральным уродом надо быть, чтобы поступать подобным образом! Горькая обида обжигает глаза солёной влагой. Это слишком больно осознавать. Слишком.

Глава 4

Похоронная процессия под проливным дождём медленно движется к месту погребения. Пашка и ещё трое крепких мужчин в военной форме несут гроб. Со мной под руку, надрывно рыдая, шествует соседка Нина Степановна – худощавая женщина с желтоватым лицом и короткими седыми волосами. От неё пахнет лекарствами и выпечкой. Следом тянется вереница многочисленных провожающих: бывшие коллеги по школе и ученики, представители того самого общества с сомнительным названием «Дружина» и прочие знакомые Зинаиды Петровны.