Арьяны

Мне хочется провалиться сквозь землю. Такое чувство, будто в нашей семье я – единственная, кто не унаследовал ни единого полезного таланта или умения. Мама, выросшая в детском доме, умела абсолютно всё. Готовить, стирать, шить, вязать, вышивать, даже обувь чинить, при этом обладала живым умом и была невероятно начитанной. Папа отличался феноменальной памятью, умело применял в работе метод дедукции и индукции, за что прослыл среди московских судмедэкспертов чуть ли не Богом. Бабушка и вовсе уникум по части дарований. Блестящий историк, садовод и кулинар, йог с тридцатилетним стажем и большая поклонница бачаты. Пашка – новоиспечённый Стив Джобс. И я – Анна Огарская, корреспондент криминальной хроники в одной из многочисленных столичных газетёнок. Как там любят говорить? Ни котёнка, ни ребёнка. Ни карьерных перспектив, которые обычно противопоставляют первым двум пунктам. Шла в журналистику, чтобы стать Политковской или Максимовым, а стала рядовым новостником.

– Ладно, – миролюбиво прерывает Пашка мои размышления. – Сходи за луком на огород и нарви помидоров с огурцами. Надеюсь, с этим справишься. А я постараюсь как-нибудь исправить твой шедевр.

В его голосе нет и намёка на издёвку, но мне всё равно обидно. Неужели он считает меня настолько бесполезной? Стараясь не смотреть на гроб с бабушкой, виднеющийся из передней комнаты, выхожу из избы, нарочито громко хлопнув дверью. Из приоткрытых ворот и вытянутого окна над ними в ограду мягко сочится свет. Пахнет сеном, землёй и нагретым на солнце деревом. В центре, под крышей на одной из массивных балок покоятся старые качели. Их когда-то сделал для меня отец. Высоко раскачаться на них было нельзя, но мне нравилось ощущать, как моё тело рассекает воздух, и ветер резвым поток проходит через грудь. Хочется испытать это чувство вновь. Просто забыться на мгновение, ощутив себя маленькой девочкой без драм и трагедий.

Чтобы снять качели приходится тащить лестницу от сеновала. Примерно на середине подъёма в кармане шорт оживает телефон.

– Тьфу ты…

Нехотя спускаюсь обратно и отвечаю Женьке.

– Ну как ты? – участливо интересует он.

– Умудрилась испортить жареную картошку. Куда уж проще, казалось бы…

Его негромкий смех вызывает необъяснимый прилив нежности.

– Ань, ну давай признаем, что кулинария не входит в список твоих достоинств.

– А они есть вообще?

Интонация вышла совсем не шуточной, и Женька стопроцентно это заметил. Мне не хочется быть оголённым проводом, но глупо отрицать, что я морально измотана. Растеряна. И окончательно разочарована в себе.

– Конечно. Ты разве сомневаешься? – серьёзно интересуется он, и, чёрт возьми, нельзя быть настолько хорошим после всего, через что я заставила его пройти.

– Последнее время да.

– Зря.

– Только не начинай заваливать меня комплиментами. Пожалуйста.

Женька нетерпеливо вздыхает.

– Жаль, что не ты можешь видеть себя моими глазами.

И после непродолжительной паузы добавляет:

– Аня, ты принадлежишь числу тех редких людей, которые намного лучше и больше, чем думают о себе.

Слеза предательски стекает по щеке и застывает на подбородке. Бабушка говорила, что человек рождён для великих свершений, а великими могут стать даже самые простые, самые неприметные вещи. Как же мне не хватает её мудрых советов сейчас. Тёплых объятий и аромата духов с тонкой ноткой жасмина. Сказки на ночь и нежного поцелуя в макушку.

Ничего из этого нет и уже не будет. У меня никого не осталось, кроме брата.

– Слушай, Жень, мне надо Пашке помочь, давай завтра созвонимся?

– Конечно. Постарайся сегодня выспаться, хорошо?

– Хорошо.

Сбрасываю звонок и возвращаю лестницу на место – сегодня, пожалуй, обойдусь без качелей. Эмоциональных вполне хватает.

Пашка внимательно следит за тем, как я нарезаю овощи и аккуратно раскладываю по тарелке.

– Красиво, – комментирует он, оценив нехитрую композицию.

– Спасибо.

– Что ж. Обязанности распределили: ты шинкуешь, я готовлю.

Губы непроизвольно дёргаются от улыбки. Брат её охотно возвращает.

– Ты совсем не привлекаешь меня к похоронам, – бросаю я как бы между делом.

Пашка утаскивает из-под ножа колечко огурца и, прожевав, спокойно отвечает:

– А ничего и не нужно. Всеми приготовлениями занимается историческое общество.

– С какой стати?

– С такой, что Василий – один из его основателей. А семьи членов общества имеют право получать любого рода поддержку.

Рука так и замирает над разделочной доской.

– Василий? Наш прадед?

– Да. – Пашка вальяжно откидывается на спинку стула. – Ты разве не знала?

Нож слишком резко входит в мякоть помидора, отчего мелкие брызги хаотично разлетаются по столу.

– Нет. Я вообще мало что знаю о родственниках.

– И почему тебя это беспокоит? Большинство людей так живёт.

– Потому что для меня обычное сочинение на английском про семью оборачивалось катастрофой. Сколько бы вопросов ни задавала, получала либо сухие факты, либо общие фразы.

Пашка снисходительно хмыкает.

– Ну спрашивай, что интересует. Может, смогу удовлетворить твоё любопытство.

– Серьёзно? – оживляюсь я.

Брат многозначительно разводит руками.