«Архангелы»

Появился толстый Унгурян с раскрасневшимся лунообразным лицом. Родян, громко смеясь, наполнил стаканы. Старик Поплэчан, лукаво подтолкнув обоих, захихикал. Его «э-э-э» звучало дольше, чем обычно.

За столом снова остались одни мужчины. Женщины во главе с Мариной Родян отправились посмотреть вблизи, как веселится толпа, как танцует молодежь.

Время от времени подбегали к столу и Гица с Эленуцей. Но девушку тут же приглашали на танцы деревенские парни, кто-нибудь из господ, женихи ее сестер. Не приглашал ее только Войку. С неизменно счастливым выражением лица он сидел возле старого Поплэчана и подливал вино в стаканы. Он не умел танцевать «царину», а когда заиграли «хору», не успел открыть рта, как Эленуцу подхватил Гица.

Эленуца танцевала с упоением, ей казалось, что все происходит во сне. Танцуя «хору», она заметила Василе Мурэшану и кивком головы поприветствовала его. Танцующие внутри хоровода постоянно менялись партнершами. Настала очередь и Эленуцы, и здесь, в середине круга, образованного медленно раскачивающимися парнями и девушками, ее рука соединилась с рукой Василе. От этого прикосновения по телу девушки пробежала странная дрожь. Ничего подобного она не испытывала, когда подавала руку, здороваясь с молодым человеком. Ей представилось, что этот трепет и есть счастье, та самая радость, которая исходила от окружавших ее людей и растворена была в воздухе. Трепет этот словно бы проник в нее не от рукопожатия юноши, а прямо из светлого облака, обволакивающего ее.

Сразу же после «хоры» Василе пригласил Эленуцу на «царину». Она с радостью приняла приглашение и протянула ему руку.

— Книжка, которую вы мне прислали, просто замечательная! — быстро проговорила Эленуца.

— Правда? Вам нравится? — переспросил Василе. И вдруг понял, что стоящая перед ним барышня совсем не та девушка, о которой он столько мечтал и кому собирался подарить книжку. Он был потрясен, неожиданно вспомнив, где он все-таки с ней познакомился: эта барышня зажгла его свечку в страстную пятницу.

— Да, очень, — подтвердила девушка. — Я в ней нашла много нового, о чем и не подозревала.

Семинарист уже не смущался, как тогда возле церкви. Однако слова домнишоары Родян напомнили ему о сделанной надписи, и, сочтя их намеком и уже обо всем сожалея, Василе не знал, как отвечать Эленуце.

— Мне понравилось, что все рассказы там добрые.

Василе оживился.

— Да, да, — подхватил он, — книжка очень чистая. Прочитав ее, чувствуешь какой-то полет. Становишься лучше. Это верно, очень верно.

— Я прочитала ее очень внимательно. И, думаю, именно из-за доброты, потому что вообще-то я не так уж много читаю.

Эленуца подняла глаза и спросила:

— А знаете, что я еще нашла в книге, которую вы мне прислали? Посвящение.

— Одну строчку? — испуганно переспросил юноша.

— Да! Короткую строчку, — засмеялась девушка.

— Это просто так. Просто афоризм, — извиняющимся тоном пробормотал Василе.

— Но разве он был написан не для меня? — с улыбкой продолжала Эленуца.

— Нет! — Василе опустил глаза.

Эленуца вдруг стала серьезной. Она пристально посмотрела на смущенного юношу и ощутила, как мир и покой воцаряются у нее в душе. Этот юноша не замышлял ничего плохого. И она сказала так, как если бы говорила с давним, испытанным другом:

— Нехорошо отрицать то, что было сделано.

Семинарист молчал, но Эленуца почувствовала, что руки у него обмякли. Они уже не танцевали, а топтались на месте.

— Я говорю, что нехорошо отказываться от содеянного. Что же вы молчите? — настаивала Эленуца.

— Это была несчастная минута, домнишоара, — прошептал семинарист, страшно побледнев.

— Почему несчастная? Потому что вы написали это изречение специально для меня?

— Нет. Потому что я чувствовал себя униженным и написал его со злым умыслом! — выдавил Василе, одолевая самого себя.

И сразу же танцевать стало легче.

— Из-за чего же вы чувствовали себя униженным? — улыбаясь, продолжала допрашивать Эленуца.

— Мне показалось, что ваш брат посмеивается надо мной. К сожалению, у меня бывают такие минуты, домнишоара, когда я не способен судить верно. Теперь я ясно вижу, что тогда и впрямь выглядел смешно.

Эленуца ничего не могла понять. Но вдруг вспомнила прогулку в субботу вечером.

— И поскольку вам досадил мой брат, вы решили отомстить мне? — голос ее звучал так мелодично, что на Василе будто наплывали теплые волны.

Семинарист улыбнулся.

— Иногда на меня находит. Но послав книгу, я сразу же горько раскаялся и утешался только надеждой, что вы не придадите значения этой короткой строчке.

У Эленуцы задрожал от обиды голос:

— Надеюсь, со временем вы узнаете меня лучше, домнул Мурэшану. Богатство для меня ничего не значит. Ничего, ничего, ничего! И Гица такой же. Истинное счастье мы ищем в самих себе, как вы изволили выразиться.

— Это не я, домнишоара. Это не моя мысль, а… — упавшим голосом оправдывался семинарист.