Архангелы и Ко

Он скользнул оценивающим взглядом по фигуре старого своего друга Дикки и вдруг кривовато усмехнулся, махнул рукой:

— Ладно, не хнычь, скотина. Прощаю.

И обнял скотину, которая действительно принялась уже хлюпать носом. Неловко обнял, сильно задев прощенного друга по правому боку… точней, по правому боковому карману.

С минуту Крэнг истязал Матвееве ухо прочувствованными всхлипами. Потом сказал сожалеюще:

— Ты извини, Ма… как тебя… Бэд. Меня срочно требует Шостак. Я потом к тебе зайду, хорошо?

— Беги, беги, — осклабился Молчанов, разнимая объятия.

И окрыленный нежданным прощением Крэнг радостно понесся на ковер к руководству, так и не заметив, что Матвей успел облегчить не только его, Кренгову, душу, но и его, Крэнгов, карман. Ладно. Следует надеяться, Дикки-бой еще не в тех отношениях с начальством, когда опасно входить в руководящий кабинет без оружия (Дикки-бой работает на «Глобкэм» все-таки недолго, а Шостак-сын производит впечатление человека исключительно терпеливого и выносливого)…

Да и кстати, какая-то там конвенция Объединенных Рас запрещает использовать энергетическое оружие на планетах с первобытными формами жизни не только разумной, но даже и всего лишь «организованной» (сиречь проявляющей некоторые внешние признаки разума, на деле оного не имея). Так что, заблаговременно изъяв у Крэнга лучевку, Молчанов спас его от… нет, не «от», а «до»: до пяти лет с аннулированием счетов, договоров и всех прав наследования.

…Вздрогнув, Матвей кинулся заталкивать конфискованную у приятеля стрелялку обратно в тумбостол. Потому что вдруг начало происходить то, что вроде бы произойти никак не могло: надежно заблокированный люк, скрипнув, вздумал медленно открываться.

* * *

Первым в открывающийся люковый проем протиснулся тощеватый, но крепкий и мускулистый зад, обтянутый грязными рабочими брюками. Протиснулся, вильнул туда-сюда, будто осматриваясь, и двинулся дальше, внутрь. По мере этого медленного, но неуклонного вторжения выяснилось, что зад явился не сам по себе, а в составе азиата Клауса. Своеобразная техника проникновения тоже довольно быстро нашла свое объяснение: руки визитера были заняты небольшим, но увесистым подносом.

Войдя процентов этак на девяносто — девяносто пять, Клаус небрежно произнес в коридор: «Аллес. Загерметизируй люк и свободен». Из коридора ответили бравым исполнительномеханизмовским бипаньем, после чего люковая крышка, так до конца и не дооткрывшись, двинулась в обратный путь.

Тем временем Клаус осмотрелся (на сей раз по-людски, глазами то есть), пристроил поднос рядом с Матвеем, чинно уселся на оставшийся после этой операции свободным коечный пятачок и вымолвил голосом радушного официантмейстра:

— Перенакачивайте стартеры, не отшвартовываясь от терминала.

Матвей поначалу как-то не обратил внимания, что азиат Клаус говорит по-русски (с заметным, правда, но чисто интонационным акцентом). Гораздо больше, чем язык общения и чем даже то, КАК главный корабельщик сумел влезть в заблокированную изнутри каюту, Молчанова интересовали два вопроса. Вопрос первый: ЗАЧЕМ герр Клаус-ага влез в упомянутую каюту? И вопрос второй: с какой целью он приволок сюда то, что он сюда приволок?

На подносе имели место две глубокие тарелки с неким синтез-яством, формою, цветом и, вероятно, вкусом отдаленно напоминающим сосиски. Еще на подносе имели место два крохотных рюмкоподобных предмета, первоначальное назначение которых явно лежало в области техники, а не пития. А еще на подносе имела место фляжка — объемистая, прозрачная и с какою-то подозрительно прозрачной жидкостью внутри.

Вдоволь налюбовавшись приволоченным, Молчанов поднял глаза на приволокшего. Тот немедленно произвел пальцами правой руки какой-то маневр смутного назначения — не то со лба что-то стряхнул, не то честь отдал — и произнес:

— Мичман-навигатор в отставке, чистокровный афгано-немец Клаус Генрих Кадыр-оглы. Ну что — со знакомством?

— Не понимаю, — выцедил Матвей на глобале, упорно не желая замечать игривого Клаусова подмигивания в сторону фляжки.

— Конечно, не понимаешь, — охотно согласился герр экипаж-хан, тем не менее продолжая упорно придерживаться русского языка. — Никто этого толком не понимает. И командование не поняло. Как это, говорят, получается, что мичман Кадыр-оглы чуть не каждый вечер под легкой плазмой, а эрзац-гравитационных осложнений не наблюдается? Непонятно, говорят. Вот так, не понявши, и списали в отставку. На всякий случай.

— Я не понимаю по-русски. — Матвей подбавил в голос морозцу.

Клаус пожал плечами:

— А я не понимаю, почему именно стандартный рацион номер шестнадцать-кэй полностью снимает осложнения от пьянства при искусственной гравитации. И не понимаю, почему до сих пор это заметил только я один. А может, не я один? Может, полкосмофлота втихую попускает под шнорхель?

— Ай донт андэстэнд рашн, — терпеливо повторил Молчанов. — Жэ нэ компран па. Нэ розумию. Ферштейн, мать твою?!