Архив еврейской истории. Том 12

Вслед за этим за психологическую обработку Гольденберга принялся товарищ прокурора Одесского окружного суда А. Ф. Добржинский. Гольденберг был человеком неумным, наивным, доверчивым, импульсивным, сентиментальным, легко внушаемым и подпадающим под чужое влияние, и вдобавок до крайности самолюбивым и честолюбивым. По своим взглядам он был не столько народовольцем, сколько «либералом с бомбой», и его вполне устроила бы даже самая умеренная конституция, относительная свобода слова, отсутствие смертных казней и уменьшение репрессий.

Хороший психолог Добржинский, изучив Гольденберга, стал ему настойчиво доказывать, что борьба «Народной воли» не имеет перспективы, ее дальнейшая деятельность приведет только к казням народовольцев и ужесточению политического режима, в то время как его откровенные показания будут способствовать спасению возможных террористов от смертной казни, прекращению взаимного насилия, последующей амнистии и либеральным реформам, а сам Гольденберг станет творцом истории – как человек, благодаря которому произойдут столь великие и благотворные перемены.

После пяти недель таких «задушевных» бесед Гольденберг согласился дать требуемые показания, и сделал это в три приема – 9 марта, 6 апреля и 6-10 мая 1880 года. Последние показания Гольденберг давал уже в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, куда его привезли из Одессы 13 апреля. Для того чтобы польстить Гольденбергу и удовлетворить его самолюбие, 19 апреля его в камере посетил второй по значению человек в империи – граф М. Т. Лорис-Меликов, с 14 февраля возглавлявший созданную накануне Верховную распорядительную комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, которой стали подчиняться и силовые структуры. Лорис-Меликов, как известно, действительно был сторонником некоторой либерализации режима, и общение с ним укрепило желание Гольденберга помочь правительству[574].

Давая показания, Гольденберг воображал себя полководцем, спасающим свою армию от истребления с помощью капитуляции[575]. Среди прочего Гольденберг рассказал о поддержке Зунделевичем идеи цареубийства на совещаниях в марте 1879 года и о его членстве в «Земле и воле», липецком ИК и «Народной воле»[576]

. Благодаря внедренному в III отделение с января 1879 года агенту сперва «Земли и воли», а потом – ИК «Народной воли» Н. В. Клеточникову руководство последней своевременно узнало о показаниях Гольденберга и приняло все меры для предотвращения возможного ущерба. Прямых арестов или обысков из-за этих показаний удалось избежать[577], но они в дальнейшем служили важнейшими уликами для многих радикалов на народовольческих процессах.

К началу июня 1880 года Гольденберг начинает понимать, что его одурачили и все сообщенное им будет использовано только для новых арестов и репрессий[578]. Одним из поводов для изменения его позиции стал разговор с Добржинским, который, уже добившись от Гольденберга нужных показаний, видимо, утратил самоконтроль и на прямой вопрос о смертных казнях с явно неуместной для его игры откровенностью ответил: «Не знаю», добавив: «Не весь же Исполнительный комитет повесят»

[579].

Гольденберг подает три прошения – 5 июня на имя Лорис-Меликова[580], а 12[581]

и 16 июня – на имя прокурора Петербургской судебной палаты В. К. Плеве (будущего министра внутренних дел) – с просьбой разрешить ему находиться в одной камере с Зунделевичем, обосновывая это (в третьем из прошений) следующим образом: «…он, как мне известно, более других сочувственно относится ко всему, совершенному мною»[582]. Лорис-Меликов 12 июня отказывает Гольденбергу в его просьбе[583], но 19 июня по рекомендации Плеве соглашается на допущение свиданий Гольденберга с Зунделевичем в присутствии представителей прокуратуры[584].

Встреча между арестантами была только одна и состоялась в начале второй декады июля 1880 года[585]. В письме к Дейчу от 22 февраля 1923 года Зунделевич так описывал все происшедшее: