Михаил Фроленко вспоминал, что тогда, в 1875 году, оказавшись в Николаеве, он нашел «небольшую компанию радикалов, во главе которой стоял Ковальский»[352]
. Последний был одним из первых народников, серьезно интересовавшихся штундистами. Вместе с Фроленко Златопольский и его товарищи вели среди них пропаганду, заводили связи с молоканами и штундистами, пытаясь обратить их внимание на политическую сторону жизни, отвлечь от сугубо религиозных вопросов. Их считали «носителями неиспорченного идеала народной жизни», как писал народник, а затем социал-демократ Георгий Плеханов[353]. Народникам представлялось, что гонимые правительством раскольники, штундисты, молокане своим положением предрасположены к недовольству существующим строем, а значит, их можно привлечь на свою сторону, внести в их религиозность политические элементы. Однако, по словам того же Фроленко, к концу лета 1875 года результаты пропаганды оказались неутешительными[354].По всей видимости, Златопольскому этот опыт не показался бесполезным, так как в 1877 году он вновь уезжает, на этот раз в Одессу, а затем в Калужскую губернию для изучения другой секты — «воздвиганцев». При аресте 19 апреля 1882 года у него будут найдены рукописи и заметки, посвященные раскольникам и штундистам. Они были написаны для газеты «Русский курьер», с которой Златопольский сотрудничал под именем Константина Боголепова. Очевидно, интерес к данному направлению пропаганды у него никогда не пропадал. В этом смысле удивительно, что мемуаристы не называют Златопольского среди членов учрежденного в ноябре 1881 года «Христианского братства», которое и должно было вести пропаганду в среде раскольников и сектантов. Возможно, причина в том, что революционер тогда находился в Петербурге, или он просто был слишком занят другими партийными делами.
Вторая половина 1870-х годов — период, когда среди активной молодежи боролись «лавристы» и «бакунисты», сторонники постепенной социалистической пропаганды в народной среде и те, кто был убежден в готовности народа начать восстание уже сейчас. Коснулись ли эти искания Златопольского? Из имеющихся материалов можно заключить, что «лавризму» революционер сочувствовал лишь в смысле его этического наполнения — ему была близка идея помощи интеллигенции народу. Саму же теоретическую концепцию П. Л. Лаврова Златопольский упрекал в «шаткой постановке вследствие кабинетности ее, разобщения с русской народной жизнью»; к тому же Лаврова интересовали вопросы уж слишком отдаленного будущего, полагал он[355]
. Одновременно само «хождение в народ» Златопольский воспринимал как «депутацию от интеллигенции к народу, представлявшим своего рода „terra incognita“», то есть чисто бакунистская убежденность в понимании, каков народ на самом деле, также была ему чужда. Таким образом, Златопольский — редкий пример молодого человека с предельно критической позицией по обоим теоретическим течениям того времени. Он отмечал в показаниях, что процесс 193-х (18 октября 1877 — 23 января 1878 года) интересовал его в том числе и как своеобразный итог «хождения в народ», он ждал, что активная молодежь откажется от наивного «лавризма».Когда появляется программа «Земли и воли», она, по словам Златопольского, в большей степени соответствует его взглядам, но все же не вполне им удовлетворяет. В программе возникает указание на скорейший «насильственный переворот», хотя и говорится об анархии и коллективизме как о конечном политическом и экономическом идеале[356]
. Златопольского же не устраивала оторванность программы от «вопросов чисто политического характера» и «преобладание в ней элементов чисто социалистических». Так, в программе говорилось, что политическим идеалом признается полное общинное самоуправление[357]. Таким образом, Златопольский довольно рано приходит к мысли о необходимости постановки перед революционной партией чисто политических задач.Это приводит к тому, что, проживая в Одессе, одном из революционных центров, Златопольский находится в некоей изоляции. Свой взгляд на то, какие задачи должны стоять перед революционерами, он формулировал так: