Архив еврейской истории. Том 13

…часто бывала свидетельницей того, как он снова и снова возвращался к теме прокламации. Он не мог говорить о ней спокойно и всякий раз переживал сильное и тяжелое волнение. Он говорил, что это — несмываемое пятно на репутации ИК, что он не в состоянии простить комитету такое деяние. Когда прокламацию издали в Москве, Златопольский был в Петербурге, поглощенный текущими делами. Однако узнав о появлении ее, он все бросил, поехал в Москву, и там тотчас состоялось решение об ее уничтожении[410].

Можно увидеть, насколько принципиальным в этой истории предстает Савелий Златопольский, вероятно, горько переживавший свою ответственность за привлечение Романенко в партию. При этом неясно, о каком уничтожении прокламации говорит Корба, ведь никаких опровергающих сообщений так и не было опубликовано.

Любопытный материал о Златопольском в то время дает в своем «Дневнике карийца» чернопеределец, позднее народоволец Яков Стефанович. Между ним и Тихомировым тогда возникла конфликтная ситуация: последнему казалось, что Стефанович претендует на ведущую роль в партии. В связи с этим Тихомиров в письме к Златопольскому «развивал <…> необходимость» против Стефановича «сплоченной коалиции»[411]

, письмо это ему стало известно случайно. Одновременно он пишет, что Тихомиров Златопольскому не доверял, считая его способным «разыграть роль второго Гольденберга, и вскоре после рассказанного инцидента возбудил даже вопрос о высылке товарища за границу под предлогом какого-нибудь фиктивного поручения»[412].

Очевидная несообразность этих двух свидетельств ясна самому Стефановичу, но, судя по тексту «Дневника», она его не смущает. Принимая во внимание приведенный выше исключительно положительный отзыв Тихомирова о Златопольском, трудно поверить этим свидетельствам. Да и вообще товарищи характеризовали его как искренне преданного человека: его качества, по словам Корбы,

…состоят в безусловной и полной отдаче себя революционным делам. В пору своей работы в качестве народовольца он не знал ничего более важного, более необходимого, даже более священного, чем революционная работа. При этом не было такой работы, если она была необходима для партии, которую он считал бы мелкой или неприятной для себя[413]

.

В своих конспиративных письмах к Дейчу от января 1883 года Стефанович писал:

Вездесущий, всесведущий Златопольский, — но не на далеком пространстве. Его голова вмещала в себе массу имен, множество шифров и все улицы города Петербурга. Это был прекрасный адресный стол и справочное бюро, — качества, далеко не лишние в механизме организации. К сожалению, он имел слабость выходить из своих естественных границ и присваивать себе роль истолкователя направления и даже грозного обличителя самих творцов его в отступничестве от первоначальных принципов и освященной временем политики. Это делало его смешным, а его красноречивые письма, испещренные восклицат[ельными] и вопросит[ельными] знаками…[414]

Конспиративные и организаторские способности Златопольского здесь отражены довольно выпукло. Что же касается слов Стефановича относительно стремления обличать, то, видимо, речь идет о вышеупомянутой истории с антиеврейской прокламацией. Трудно упрекнуть Златопольского за несогласие с ней.