Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II

Здесь Сахновского ждала телеграмма. За час до нашего возвращения ее привез со станции верховой. Сахновский, видимо, взволновался и, распечатывая депешу дрожащими руками, произнес: «Уж не заболела ли мама?» К счастью, супруга Сахновского пребывала в добром здравии, а телеграмма была от Шибаева. Он извещал, что с утренним поездом приедет из Москвы фотограф Хомяк, и просил Сахновского руководить съемкой всего завода. «Давно пора, – заметил Сахновский. – Молодец Николаша, догадался, что пора сделать альбом и увековечить настоящий состав завода. Я ему об этом давно твердил. Видно, захотел вам поднести экземпляр альбома». Предположение Сахновского оказалось справедливым. Хомяк имел инструкции не только снять всех лошадей, но и сделать несколько наших снимков. Впоследствии я имел удовольствие получить в презент от Н.С. Шибаева этот альбом. Благодаря ему иконография шибаевского завода сохранилась. Сахновский на обороте каждого снимка собственноручно сделал надписи: указал имя изображенной лошади, дал ссылку на заводскую книгу и пр. Этот альбом является для меня драгоценным памятником прошлого; нередко, перелистывая его страницы, я вспоминаю старину и людей, расположением и любовью которых я имел счастье пользоваться в жизни.

Хомяк приехал тем же поездом, что и мы, и сейчас же явился к Сахновскому. Хомяку мы обязаны тем, что имеем хорошие снимки знаменитых рысаков и скакунов почти за два десятилетия.

Хомяк был маленького роста, щуплый, тщедушный и очень подвижный мужчина. Трудно было определить его национальность, но в его манере себя держать и выговоре чувствовалось что-то польское. Мастер своего дела он был большой, среди его снимков есть немало превосходных работ. Жил он в Москве, где находилась его мастерская, то есть был московским фотографом, подобно тому как Козловский и Стуколкин были фотографами петербургскими. Хомяк пользовался большой известностью в спортивных кругах, и эту известность он вполне заслужил. Почти двадцать лет он был главным фотографом на бегах и скачках в Москве и сделал громадное количество снимков лучших лошадей того времени. Он также выезжал в конные заводы. Из его работ наиболее известны альбомы и отдельные снимки, сделанные в заводах Малютина, Елисеева, Живаго и Шибаева. Альбомов этих заводов он в продажу не пускал, но для коннозаводчиков и их друзей такие альбомы были сделаны. Хомяк снимал лошадей очень удачно, ставил их хорошо. Сейчас, к великому сожалению, снимки Хомяка попадаются довольно редко, ибо большинство из них погибло во время революции. Остается пожалеть, что ни у кого из современных охотников не сохранилось полной коллекции снимков Хомяка. Я слышал от фотографа Алексеева, что негативы Хомяка лет десять тому назад его жена продала на фабрику, где они были смыты и превращены в новые пластинки.

Мы отправились на выводку кобыл, где нас уже ждали. За Хомяком несли его громадный аппарат и другие принадлежности. Сам он, видимо, волновался: то забегал вперед, то возвращался к нам и все время тараторил. Когда мы пришли на конюшню, начались поиски наиболее подходящего места для съемки кобыл. Хомяк носился, смотрел на солнце, то поворачивался к нему спиной, то лицом, то становился боком, затем искал совершенно ровную площадку и, найдя наконец, стал устанавливать свой аппарат. В то время не было еще тех удобных и портативных аппаратов, которыми снимают современные фотографы, и аппарат Хомяка на своем высоком треножнике, покрытый черной материей, напоминал орудие пытки. «Перепугаете мне всех кобыл, – заметил Сахновский. – Но делать нечего, надо приступать к съемке».

Вывели первую кобылу. Она остановилась и замерла в красивой позе. Хомяк прицелился, весь съежился, присел и щелкнул затвором. Это было делом одной минуты. «Схватил!» – радостно сказал он и стал опускать крышку кассеты. Работал Хомяк быстро и, как сам говорил, «пуделял» очень мало. Работу его облегчало то обстоятельство, что кобылы с удивительным, прямо-таки непонятным доверием отнеслись к аппарату. Хомяк все время щелкал затвором. Съемка шла успешно.