Несмотря на ранний час, в коридоре колхозной конторы было многолюдно. Как бы ни складывалась работа, на утренней разнарядке всегда выявляется что-то непредвиденное и позарез необходимое. Толклись люди в конторском коридоре перед началом рабочего дня. Спорили о делах, шутили, незлобиво подначивали друг друга, дымили табаком. И каждый норовил проскользнуть в кабинет к председателю раньше другого. Всем требовалось что-то у него выяснить, всем – срочно! Так было раньше, так и теперь по сложившейся традиции продолжалось.
Поздоровавшись с приветливо заулыбавшимися земляками, Антон Бирюков отворил дверь кротовского кабинета. Участковый, сидя за столом, разъединял цепочку из канцелярских скрепок, укладывая их по одной в стоящую перед ним стеклянную пепельницу. При входе Бирюкова он смутился и торопливо предложил Антону сесть.
– Ну, какие сегодня новости, Михаил Федорович? – привычно спросил Антон, усаживаясь на стул против участкового.
– Относительные… – Кротов замялся… – Половников вчера появился дома очень поздно. Без согласования с вами я не стал с ним беседовать. Но с Лукьяном Хлудневским, после ужина, мы проговорили весь вечер.
– Что интересного дед Лукьян еще вспомнил?
– Память у старика отменная. Например, он говорит, что перед поездкой в Томск Степан Половников брал у него, то есть у Лукьяна, ружье и десять заряженных патронов, а после похорон отца Федя вернул Лукьяну с ружьем только девять…
«Неужели Торчков не выдумал?» – мелькнуло у Бирюкова и он уточнил:
– Значит, Половников в кого-то стрелял?
– Вероятно, так.
– В кого?
– Лукьян предполагает, что они отбивались от волков.
– Всего одним патроном?
Кротов задумался:
– При нападении волчьей стаи одного выстрела маловато, чтобы отбиться. Для одиночного волка, если не промазать, – достаточно.
– В то время, говорят, волки бродили стаями.
– Я и сам это знаю. Бывало, когда отправлялись мужики в поле, скажем, на вывозку сена или за дровами, непременно брали с собой ружья и полные патронташи к ним.
– Что Половников сказал Хлудневскому насчет выстреленного патрона, когда возвращал ружье?
– Федя с молодых лет красноречием не отличался. Дословно Лукьян не помнит, какую причину высказал тогда Федор, но предположительно что-то вроде того, мол, «один патрон мы с папашкой израсходовали».
– Это не то ружье, которое Хлудневский продал Сергею Тропынину?
– Оно самое. Двуствольная тулка шестнадцатого калибра. В молодости Лукьян был заядлым охотником.
– Михаил Федорович… – Бирюков помолчал. – Не мог ли Федя Половников застрелить отца по… неосторожности?
Кротов пожал плечами:
– Как говорится, раз в год ружье само стреляет. Допускаю даже такое, что Степан сам от неосторожного обращения мог застрелиться. Потянул, скажем, заряженное ружье за ствол из саней, а оно бабахнуло. Такой случай в нашем селе имел место. Троша Головизнев чуть не отстрелил себе руку.
– Вот что, Михаил Федорович… – Бирюков побарабанил пальцами по столу. – Поедем мы сейчас, не откладывая, к Федору Степановичу в Серебровку. Как думаете, расскажет Половников нам что-нибудь?
Участковый чуть подумал:
– На обстоятельный разговор с ним трудно рассчитывать – очень замкнутый человек. Однако солгать никогда не солжет. По религиозной заповеди ложь считается большим грехом. Поэтому у Феди каждое слово – на вес золота.
– Это уже хорошо, – сказал Антон и поднялся.
После ночного дождя солнечное утро выдалось ослепительно чистым и по-осеннему грустноватым. Кротов осторожно вел мотоцикл по травянистой обочине проселочной дороги, раскисшей от грязи. Тянувшиеся вдоль проселка желтые березы роняли на мокрую траву крупные пятаки осыпающихся листьев. Неторопливо миновали Ерошкину плотину и проехали мимо разрытого захоронения. Покачиваясь в коляске, Бирюков мысленно «проигрывал» план предстоящего разговора с Половниковым.
Езда от Березовки до Серебровки даже на малой скорости заняла не больше пятнадцати минут. Кротов хотел сразу подъехать к Половникову, но Антон предложил ему оставить мотоцикл у своего дома, чтобы не привлекать к усадьбе Федора Степановича внимание чрезмерно любопытных селян, способных, вроде Торчкова, на разные кривотолки.