Арлекин. Судьба гения

Прав, как всегда, мудрый Прокопович! Теперь он мало появляется в свете, часто болеет и много отдаёт сил своим ученикам, но сказанное останется навеки. Пускай другие спорят о способах правления – Россия себе давно избрала дорогу и, руководствуясь законом, что ещё несравненный философ Гуго Гроций проповедовал, с дороги этой не сойдёт: так Пётр положил, так Феофан объявил миру, так и он, Фортуной и Петром в поэты поставленный, петь станет! Воистину страшен низовой бунт, страшен, кровав, дик и необуздан! Пётр Великий наметил, но главное успел совершить – стронуть с места. История редко таких богатырей рождает, а посему – семя посеяно, но взращивать его надо бережно, осторожно.

Итак, договор государя с подданными в основе – один бы о стаде пёкся, а стадо бы ему внимало, но всё на взаимном доверии, только так!

Пока – мечты, но на то и время, на то и история, чтоб воспитывать понемножку, потихоньку, как ребёнка малого. Если глаза открыть, не заслоняться рукою, что же вокруг творится? На неучёный взгляд – разорение, мздоимство, пустословие, вельможное тиранство и чёрное, послушное рабство российское, взрывающееся редко-редко, вот как тогда в Астрахани, дико, бесцельно и сокрушительно. Всё верно, но то на неучёный взгляд… Посему и дано слово ему, чтоб открывать глаза всем высшим, у власти стоящим людям российским. Шумахер считает, что музыка и поэзия смягчат нравы народа, и владетели отойдут душой, приблизившись к прекрасному. Не так ли было с ним самим на аллеях Биненгофа, в зале Томаскирхе, везде, где припадал к бесконечно чистым и непостигаемо великим родникам Искусства? Не зря же старается он, переводит потешные италианские арлекинады, пустые, но заразительно весёлые, не зря пришлось стерпеть измывательство Петриллы, не зря принимает участие в рождении первой оперы – драмы на музыке, кою ставят Арайя Неаполитанец и господин балетмейстер Антоний Ринальди в императорском театре, – сколь ни низки подобные развлечения в сравнении с высокими трагедиями, с историческими драмами, но они создают бодрый тон, веселят, молодят, просветляют. Конечно, страшен пока двор. Расправы и заточения, преследующие неугодных, развращённость фрейлин, борьба партий – Куракина с Волынским например, но пройдёт, всё изменит время – лучший лекарь природный. Это сказываются остатки правления верховников, когда, пытаясь ограничить власть самодержавную, клики Долгоруковых и Голицыных расшатали Россию, Петром поправленный и задолго до него установленный порядок. Ведь и сам он несовершенен, грешен, принимает участие в их грызне, пусть и помимо воли, ведь содействовал же падению Малиновского – но так, видно, надо. Решать не ему.

Он создан для наставлений и увещеваний – теперь пришла пора, и следует говорить. Теперь его станут слушать – ведь он признан как поэт, как учёный, вельможи ловят его речения, пересказывают после его каламбуры.

Лежит перед ним на столе труд великого парижанина, великого Учителя жизни, его учителя – Шарля Ролленя, человека, пробившегося из самых низов и заставляющего внимать могущественного короля. Вспомнились тотчас длинные, развевающиеся кудри парика – образ ясновидца, пророка, святого и безгрешного, мудрого и неколебимого как утёс старика: «Изучая Историю и обучая разумным знаниям людей, вы сможете облагородить мир!»

О! Сам-то он облагородил, преподнёс свету кладезь знаний, сумму, главнейшее для человека – его родословную, его истоки – Историю, сжатое в тома бесконечное Время, Мудрость неисчислимых поколений.

И снова перевернулся мир, и, как в Париже, дохнуло на него жаром сердечного горения великого педагога, и приоткрылась обратная сторона зеркала, но только теперь не было того потрясения новизны, а лишь радостное осознание правоты, необходимости своей переводческой миссии.