Арлекин. Судьба гения

В деле не будет одинок, тут помогут друзья – сочлены по Собранию. Как бы занят ни был Адодуров, как бы ни болел порой Иван, они сдюжат, а там и другие присоединятся, и новые придут, коих они же научат, и будет их, как песка морского, неисчислимое множество, и вот иная станет Россия, светлая, чистая, музами воспеваемая, врагам страшная. Пока же мало людей в Собрании, но всему своё время, своя история.

34

Из письма И. Ильинского А. Кантемиру от 18 июня 1736 года

«Ныне работаю по домам, а наипаче тридневно по вся недели и по утру и по полудни в Академию броднею весьма отягощены: работа состоит в переводах летописцев на латинский язык, а бродня в установленных конференциях, где всяк свой русской перевод читает, а прочие все обще для лучший чистоты разсуждать и исправлять должны, и потому малейшее нас число собранием наречено…»

35

Итак, Василий Кириллович питает надежды – он поэт, ему дар дан чувствовать нужды будущего (так считает он, пытаясь оседлать время). Ильинский сомневается в успехе, ворчит, он болен, он отягощён броднею – бесцельным российским хождением в присутствие, он, вероятно, считает, что дело потонуло в славословии (он покорился, наученный горьким опытом, что всё суета сует, он – лишь наблюдатель). Адодуров молчит – Васята слишком занят жизнью: коннозаводством, математикой, переводами, наконец (он с трудом поспевает, ценит миг, а оттого, даже если и раздумывает, на деле не рассуждает, а выполняет насущные приказы времени).

Все трое живут и не замечают, а точнее, не понимают, что очень, очень важное СОБЫТИЕ произошло, случилось и, на первый взгляд, ничего действительно не переменилось. А именно оно и сплело в окончательный узел всё, что подспудно, медленно копилось, да и по сю пору ещё копится.

Нет, не время, не время пока нестись минутам и лететь часам, погодите, настанет пора…

Но и обойти Событие, точнее назначение, нельзя – ведь тогда непонятно многое, не объяснить спесь, гонор, обиды, претензии, да и роли не столь тонко очерчены.

Пока всё свершалось подспудно. И лишь когда грянет миг, когда единым прыжком силы притяжения стянут воедино судьбы героев, тогда-то и разрубится один из узелочков, сплетённых Фортуной.

Пока же важно: день рождения Анны Иоанновны, её радостные чувства. Куракин и Волынский – вот фигуры Истории, а что Тредиаковский? Ведь даже не упомянут как переводчик хвалебной немецкой оды, то ли Штелином, то ли Юнкером сочинённой. Но заметьте – незримо и он присутствует и ровно такое занимает положение, какое ему и отведено было. Не перст ли в том судьбы?

САНКТПЕТЕРБУРГСКИЕ ВЕДОМОСТИ № 9

В четверток, генваря 29 дня 1736 года

«…Вчера праздновали здесь высокий и всерадостный день рождения Ея Императорского Величества нашей всемилостивейшей Самодержицы следующим торжественным порядком: Ея Императорское Величество изволила в придворной церкве слушать божественную литургию, при окончании которой говорил Преосвященный Феофан Прокопович Архиепископ Новгородский преизрядное поздравительное слово… По совершении Божия службы… возвратясь в свои покои, в одиннадцатом часу пред полуднем, изволила Ея Императорское Величество при учинённой с крепости и адмиралтейства пушечной пальбе принять всенижайшия поздравления, как от чужестранных и здешних министров, так и от знатнейшего обоего пола в пребогатом убранстве бывших особ. Потом учинён от поставленной на льду Невы реки, перед Императорским домом Гвардии и других полков троекратный беглой огонь, после сего изволила Ея Величество подняться на новопоставленную 60 шагов длины имеющую и богато украшенную залу, к убранному золотым сервисом столу, за которым… кушать соизволила. По обеим сторонам в длину залы накрыты были для нескольких сот персон наподобие сада зделанныя и везде малыми оранжереями украшенныя столы. На столбах между окон и на стенах в зале стояли в больших сосудах посаженные померанцовые древа, от которых вся палата подобна была прекраснейшему померанцовому саду. Вверху на галерее стояли Виртуозы, Кастораты и певцы, которыя переменою своих изрядных концертов и кантат Ея Величество при столе забавляли… В третьем часу пополудни изволила Ея Величество из-за стола встать, а после четвёртого часу начался… бал. В начале ночи дан был несколькими ракетами знак к зажиганию иллюминации, по которому прежде со всей крепости из пушек выпалено, а потом как сия фонарями украшенная крепость, так и стоящая на театре фейерверков машина вдруг иллюминована. После семи часов учинён ракетами вторичной сигнал к пушечной пальбе, и по последнему выстрелу учинено начало сего великаго и славнаго фейерверка, зажжением большаго впереди стоявшаго плана, и двенадцати по обеим сторонам поставленных малых щитов. По совершенном и благополучном окончании трёх действ сего фейерверка бал в помянутой зале до десяти часов ночи продолжался.