Арлекин. Судьба гения

Слишком быстро взлетел, слишком задаётся – смотрит только на Анну, всё подобострастие изливает к её ногам. На деле он хладнокровный, прожжённый делец, игрок. «Нам, русским, не надобен хлеб, мы друг друга едим и сыты бываем», – любит повторять свою присказку и ведь уверен в правоте, всегда уверен, но не может, не может же так всё время везти.

Взять, к примеру, Миниха-фельдмаршала – тоже из подобного теста, грудью прёт на опасности, опал не боится, но тот хоть за дела возвеличен. Ходит по острию ножа: если проигрывает схватку, так в большом сражении вырывает победу. А какие баталии выиграл Волынский, чтоб его полным генералом да в кабинет-министры? Дипломатической службы он не знает, света не видел, что Казань да Астрахань обирал – великие виктории, нечего сказать…

Возникшее чувство было больше и острее зависти. Куракин знал, что рано или поздно Фортуна вознесёт его ещё выше – он видел себя канцлером, но ждать, ждать теперь, когда чуть было сам не удостоился должности, с налёту захваченной счастливчиком… Что ж, жизнь – игра, князь давно понял, и, проиграв очередной кон, он, как то не раз с ним случалось, ощутил острое разочарование. Но Волынский, Волынский не достоин назначения, крутилось в мозгу, – он-то хорошо знал, к чему может привести страну сей властолюбец, но как донести до императрицы, до Бирона, что ими же порождённый фаворит может со временем восстать против своих же покровителей?

Разве совладает с Россией этот выскочка, солдафон, скрытый тиран и диктатор? Прав был Павел Иванович Ягужинский, когда пророчил, говорил, что знает-де Артемия: тот всех сперва улестит, всех вокруг одного пальца обведёт и в кабинет-министры пролезет, а от петли всё ж не уйти ему – таков человек!

Первая половина пророчества сбылась – дело за второй осталось. Значит, ждать, снова ждать – он помнит отцовские наставления. Императрица же славно тешится – видит, что оба её любимца терпеть друг друга не могут, и возвеличивает их одинаково: в один час обер-шталмейстером и обер-егермейстером назначила, разделила конюшенное ведомство, коим покойный Левенвольде ведал. Александр Борисович стал управлять всеми дворцовыми делами – это и понятно, он с давних ещё пор, с воцарения, великий знаток и устроитель интимных вечеров, камерных увеселений – самый надёжный и близкий друг, – всегда под боком, всегда во дворце; Волынскому достались дела внешние, так сказать, – охоты, конские заводы и конюшенная канцелярия, – словом, прямое развлечение герцога.

Тредиаковский – молодец, сочинил недавно комическую песенку про одного чересчур рьяного охотника, за своей пагубной страстью весь свет позабывшего. Василий Кириллович, естественно, так высоко не метил, но уж Куракин постарался, даже до императрицы песенка дошла и много её позабавила. Все, конечно, поняли намёк, а Волынский, донесли, с трудом гнев сдержал, чуть не поколотил Петриллу, когда шут императрицын её невинным детским голосочком затянул. Смех смехом, но куплетцами его не изведёшь, только больше растравишь. На людях Александр Борисович и Артемий Петрович раскланиваются, приличие соблюдают, стараются только обходить друг друга, а как случится сойтись – оба сама вежливость и достоприятство.

Александр Борисович и виду не подал, когда новоиспечённый обер-егермейстер хлопнул его по плечу и, заржав, что твой призовой жеребец, поздравил с высоким чином. Потомственный дипломат, он улыбнулся вежливо – недаром его отец состоял командиром над всеми российскими послами. Спокойствие, пёр дьяболо, выдержка и спокойствие!

Александр Борисович вспомнил прошлого обер-шталмейстера графа Карла-Густава фон Левенвольде – это он через своего брата Рейнгольда уведомил Анну о решении Верховного совета, передавшего власть в её руки. Императрица услуги не забыла – до смерти немец пребывал в большом фаворе, а поскольку был статен, красив и своеволен, то будил в Бироне подозрения – герцог страшный ревнивец… О! Наконец-то осенила счастливая мысль!

Александр Борисович радостно вскинул глаза и сделал несколько похвальных замечаний – теперь казацкое умение демонстрировали лихие наездники, так что лавры скорее адресовались Миниху.