Армейские будни

«С мужем Масликовым Павлом Семеновичем, — читал про себя Щеглов на листке из школьной тетради, исписанным ровным почерком, — жили мы хорошо. На заводе, где работали, получили комнату. В то время радости нашей не было конца. Потом его призвали на флот. Письма друг другу мы слали очень часто. Я радовалась его успехам в службе, он интересовался моей работой, жизнью в Москве. Прошел год. Паше дали отпуск. Нам опять показалось, что мы самые счастливые. Минул отпуск, и мы снова врозь... И вдруг что-то треснуло, надломилось в нашей жизни. Я все реже стала получать письма. Однажды, придя с работы, увидела тощий конверт и в нем небольшую обидную записку на четвертушке: «Сколько ни тяни, а говорить надо. Дело в том, что я нашел себе другую девушку. С этого дня не считай меня своим мужем, не пытайся писать — отвечать не буду». На мое новое письмо, над которым я досыта наплакалась, вспоминая всю нашу жизнь с мужем, он ответил грубо, оскорбительно.

Конечно, такой удар не остался без последствий для меня. Как я ни старалась сдерживать себя, но работать по-прежнему не могла. Меня пытали вопросами подруги: «Что с тобой, Вера? Почему ты такая стала?» Я про свою беду ничего никому не говорила. Раз начальник цеха заметил, что я плачу. Вызывает и спрашивает: «Что случилось? Что-нибудь дома или с мужем что?» Я не утерпела, рассказала ему все. Он просил адрес, чтобы написать на корабль, но я ответила, что сама напишу. Муж мой комсомолец. И мне думалось, что он осознает, поймет свою ошибку. Раньше он возмущался такими поступками. Но, видно, сам жил одним днем. А мы ведь боремся за счастливую и крепкую советскую семью...»

Щеглов отыскал копию ответа, посланного Вере Масликовой по ее московскому адресу. В нем было всего несколько строк. Сообщалось, что «военнослужащему Масликову П. С. предложено поддерживать регулярную переписку с женой и установить с ней нормальные взаимоотношения».

Щеглов покраснел от стыда, хотя ответ этот писал не он. Подумать только, не найти ни единого сердечного слова, не утешить женщину в большом горе! Сейчас он знал, что бы следовало сделать. Во-первых, вынести поведение Масликова на суд всех комсомольцев. Это заставило бы его, да и других всерьез задуматься над своими поступками. Во-вторых, поддержать жену Масликова, написать ей теплое письмо, которое помогло бы пережить горечь измены. В-третьих... А в-третьих, устроить, скажем, беседу, лекцию о культуре поведения советского молодого человека, о правилах коммунистической морали. Да, это непременно надо сделать. Любовь к труду, уважение родителей, коллектива, подчинение личных интересов общественным, бескорыстная дружба, дисциплинированность, честность, скромность, вежливость — сколько такого, что тронет молодые сердца! А как захватывающе можно рассказать о беседе Ленина с Кларой Цеткин, о его гневном разоблачении теории «свободной любви»! Обязательно надо подсказать эту тему лекторам.

Так рассуждал Николай Щеглов наедине с самим собой, все еще держа в руках папку, где было подшито письмо Веры Масликовой. Затем он вернул папку писарю, спустился на нижнюю палубу и направился к себе в каюту.

Утром предстоял выход в море, и сегодня, хотя и была пятница, экипаж жил по субботнему распорядку. Уже закончилась большая приборка. Команда занялась самообслуживанием.

Щеглова привлек шумный разговор в кубрике артиллеристов.

— Сказанул тоже! Да любовь, хочешь знать, она, наоборот, не мешает, а помогает делу. Тот, кто по-настоящему любит, он — как бы это точнее? — он строже к себе относится, хочет лучше быть. Нет, любовь возвышает человека, сил прибавляет.

— Не помешаю? — весело спросил Щеглов, шагнув в кубрик.

В ответ раздалось несколько голосов:

— Что вы, товарищ лейтенант! Присаживайтесь. У нас тут интересная дискуссия.

Щеглов обвел взглядом матросов и старшин. Все они были заняты делом: приводили в порядок обмундирование, чистили пуговицы на шинелях, чинили рабочее платье, кое-кто писал письма родным и друзьям или склонился над книгой.

Спор о любви с приходом секретаря на какой-то миг оборвался. Но вот старший матрос Олехов кинул:

— Верных девушек-то мало...

— Опять не то говоришь! — тотчас же возразил ему старшина второй статьи Степанов.

Щеглов понял, что и тогда слова старшины о том, что любовь возвышает человека, были адресованы тому же Олехову.

— Нельзя по одной неверной судить обо всех, — продолжал убеждать Степанов.

Его поддержали:

— А каждому ли из нас-то верить можно? Вот вопрос.

Заговорили о тех, кто увлекается «заочной любовью». Увидит снимок красивой девушки в журнале или в газете, шлет письмо, и потом, дальше — больше, и в любви признается и в верности клятв не жалеет. Упомянули фамилии таких «заочников», которые уже со счета сбились, скольким девушкам одновременно голову морочат.

Досталось и тем, кто на полубаке в перекур или за чисткой картошки для камбуза в ночной час потешает товарищей хвастовством о своих легких победах на берегу, о покоренных девичьих сердцах.