Описанный распорядок относился к будним дням, субботы и воскресенья имели свою особую программу. В субботу, если вышестоящее командование не «радовало» своих подчиненных большими маневрами, солдаты занимались основательным наведением чистоты в казармах: мылись столы и стулья, выбивались одеяла и матрасы, чистились мундиры, оружие и экипировка. Наконец, воскресенье было торжественным днем. В 10.30 полковник проводил генеральную инспекцию части. В этот день уже наверняка выбритые солдаты в приведенных в полный порядок мундирах, сверкая начищенными бляхами, пуговицами и оружием, застывали в парадных рядах в ожидании своего командира. А для полков, расквартированных в Париже, и прежде всего для гвардии, воскресный смотр превращался порой в великолепный парад в присутствии самого императора.
Мадемуазель Жюли де Вилла, девушка из провинции, посетившая Париж в 1810 году, оставила одно из наиболее красочных описаний парада на площади Карусель[530]
: «Пехота, которая должна была совершать парадные эволюции, заполняла двор Тюильри и была облачена в нарядную тщательно вычищенную униформу. Так как места на площади не хватало, войска стояли также на прилегающих улицах, где они ожидали своего часа. Площадь Карусель была занята кавалерией, а также толпой любопытных, которые занимали все свободные уголки, ими же были заполнены все окна, выходившие на площадь, и даже крыши домов. Перед главным входом во дворец маршалы и генералы ждали императора, белого коня которого держали четверо форейторов.За несколько мгновений до часа тридцати раздались фанфары. Площадь тотчас же приветственно загудела. Император появился на пороге, он вскочил на коня и проехал вдоль первых шеренг в сопровождении своих маршалов. С этого момента все внимание сосредоточилось на этом удивительном человеке, которого я видела в первый раз, и сходство которого со всеми известными мне его портретами было столь поразительно, что я могла бы легко узнать его только по лицу, но он еще больше выделялся из окружающих простотой своего костюма. Простая черная шляпа, высокие сапоги, скромный синий мундир, на котором блестели лишь эполеты и выделялась орденская лента – таково было облачение самого великого монарха мира…
Произведя смотр части собравшихся войск и побеседовав с солдатами, он сошел с коня, встал перед входом во дворец, чуть впереди группы маршалов, и приказал начинать парад. Перед ним совершили эволюции части, стоявшие во дворе, и двинулись к выходу, чтобы дать место другим. Невозможно в полной мере передать мое восхищение порядком и стройностью движения войск, которые маршировали, словно единый монолит.
Император снова сел на коня и объехал ряды кавалерии и не спешивался уже до возвращения во дворец. Это восхитительное зрелище – парад кавалерии. Ничто не может быть столь прекрасным, столь блистательным и одновременно столь удивительным, ибо непонятно, как эти гордые и непокорные кони могут быть выучены так, чтобы двигаться так слаженно и в точности выполнять все эволюции, которые всадники требуют от них. Полк польских улан был особенно великолепен. Их изысканный костюм и длинные пики, на концах которых развевались маленькие красно-белые флажки – все это было просто очаровательно.
Тяжелая артиллерия, представленная восемнадцатью-двадцатью пушками, также приняла участие в параде и заслужила похвалу Его Величества…»[531]
.Увы, эти блистательные парады, как, впрочем, и жизнь в казарме, составляли лишь короткий момент в жизни солдат наполеоновской эпохи. Армия воевала, что значило для большинства людей, ее составляющих, что она находилась в постоянном движении: «Мы шли направо, налево, вперед, иногда назад, мы шли и шли… Часто мы не знали почему, но разве крутящаяся шестеренка спрашивает у часового механизма, почему она это делает? Она крутится, вот и все, так что мы делали как шестеренка… Когда же мы останавливались, мы с удивлением пытались узнать, в чем дело: “Странно, что-то не так, часы остановились”»[532]
.Если месяцы, проведенные в казарме, оставили лишь бледный след в памяти наполеоновских солдат, то марши, их трудности, лишения и редкие радости запечатлелись в их умах до конца жизни. Откройте любые военные мемуары эпохи Империи, и можно почти не сомневаться, что вы найдете там очередное описание тягот походной жизни.
Впрочем, прежде чем перейти к эмоциональной стороне этого вопроса, приведем несколько цифр, которые, возможно, красочнее любого драматического повествования. Это цифры, которые характеризуют состояние ряда соединений Великой Армии с июня по август 1812 г., в начальный период кампании. Данные сведения интересны для нас тем, что, во-первых, речь здесь идет о сравнительно долгом безостановочном марше, одновременно рассматриваются разные и весьма многочисленные отряды войск. Следовательно, никак нельзя сказать, что их потери были вызваны какими-нибудь случайными факторами, как то внезапной катастрофической непогодой, недисциплинированностью того или иного полка, деморализацией вследствие проигранного боя и т. д.