Аромат рябины

Я поднял книгу с земли. Решив немедленно переломить его мрачный настрой, я протянул книгу и спросил:

— А что ты читаешь, малыш?

Он глянул на меня с непонятным выражением, взял книгу и сказал:

— О синдзю.

— А что это? — удивился я.

— Синдзю в переводе с японского означает «внутри сердца» или «единство сердец». Этим словом в Японии называют самоубийство влюбленных по сговору.

Я вздрогнул. Антон, придерживая страницу от норовившего перевернуть ее ветра, прочитал вслух:

— «Настоящее синдзю встречается не так уж редко и в жизни и в литературе… Подобные драмы вызывают у нас, живущих, волнение особого рода: тут одновременно и мороз по коже, и странное чувство гордости за человечество. Есть трогательная патетичность в попытке доказать, что любовь важнее смерти…»

— Антон! — вскрикнул я. — Прекрати немедленно!

От неизвестно откуда взявшегося сильнейшего волнения голос мой охрип, дыхание перехватило. Антон поднял на меня глаза. Он смотрел неподвижно, долго и странно. Потом перевернул страницу и тихо прочел:

Если наши мертвые телаДобыча коршунов…Я верю,Что в загробном мире наши две душиСольются в странствии одном.И в ад и в рай

Войдем мы вместе неразлучно!

Он замолчал и захлопнул книгу.

— Что это? — спросил я после паузы.

— Это известный японский автор Мондзаэмон Тикамацу. Сие произведение называется «Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей».

Антон повернулся и пошел прочь. Я, испытывая какой-то безотчетный страх, двинулся следом.

В молчании мы вернулись в дом и легли спать. Антон прильнул ко мне, как ребенок, и, крепко обняв его, я говорил в темноту всякие бессмысленные нежные словечки, пытаясь убаюкать его. Утром я принял решение, что нужно уехать отсюда и вернуться к привычному для нас образу жизни. Антон не возражал, и мы в тот же день покинули деревню. После возвращения в Москву я сразу вышел на работу, а Антон вернулся к родным и до окончания отпуска жил там. Я невыносимо тосковал по нему, но держался и к себе не звал, считая, что ему необходим перерыв в отношениях.

Антон вернулся сам. Как-то я допоздна засиделся в офисе и приехал домой за полночь. Открыв дверь и увидев в коридоре белые кроссовки, я бросился в комнату. Но там было тихо и темно. Тогда я прошел в спальню. Антон безмятежно спал на моей кровати, едва прикрытый золотистой шелковой простыней. Проснувшись рано и ощутив рядом горячее тело Антона, я чуть не расплакался от счастья и тут же решил, что на работу сегодня не выйду и проведу весь день с ним.

Этот день! Какой же он был счастливый, наполненный до отказа нежностью и страстью. Но грусть, которая то и дело прорывалась в наших словах, улыбках и даже поцелуях, мешала нам вернуть то ощущение безмятежной гармонии, которое было между нами до поездки в деревню. После обеда мы отправились гулять по нашим излюбленным улочкам, и Антон, как раньше, начинал говорить:

— А ты знаешь, Сергей, на этом месте когда-то располагалась книжная лавка, в которой Есенин и Мариенгоф продавали свои книги…

И он замолкал, погружаясь в свои думы.

Прошла неделя. После работы мы проводили время вместе, ужинали, смотрели какой-нибудь фильм, потом спали, крепко обняв друг друга. Но грусть не покидала нас. Она становилась все сильнее и словно съедала нашу любовь. И я, всегда считавший себя сильной личностью, неожиданно для себя самого сломался. Как-то полночи я просидел в кресле, сжимая ладонями виски, и слезы помимо воли текли и текли из раскрытых, ничего не видящих глаз. Душа замирала и будто отмирала во мне, вытекая по каплям с этими слезами. Антон сидел на ковре у моих ног, положив голову мне на колени, и молчал.

Утром, когда я успокоился и замер, он ушел и вернулся примерно через час. Я к этому времени немного пришел в себя, сидел на кухне, курил и пил крепкий кофе. Антон подошел ко мне и достал из кармана ветровки шприц и две ампулы.

— Ты согласен? — потухшим голосом спросил он.

— На все, — безразлично произнес я.

— Хорошо, любовь моя.

Антон поцеловал меня очень нежно. Я не ответил, хотя в этот момент все внутри меня замирало от невыносимо сильной любви. Но полная апатия ко всему на свете, включая себя самого, охватила меня. Исчезло все внутри, и лишь любовь к Антону еще жила.

— Мы уснем сегодня ночью навсегда, — ясно улыбаясь, проговорил он. — Может, тот мир будет добрее к нам? Уверен, что добрее…

— Хорошо, милый, — прошептал я и прижался к нему, закрыв глаза.

Но он отстранился и мягко сказал:

— Мне нужно закончить кое-какие дела. Я отлучусь на несколько часов. Не возражаешь? А потом мы будем вместе вечность.

— Иди, — отпустил я.

Когда за Антоном закрылась дверь, я решил записать все это. Зачем? Сам не знаю, ведь у меня нет никого, кому это было бы интересно. Сейчас выпью кофе и буду ждать Антона и нашего последнего вечера…

Налил кофе в чашечку с драконами на боках, которую мне подарил мой любимый. А сам все смотрю на стол, на котором лежат две ампулы и шприц. Что-то будет?…

ПОГЛОЩЕНИЕ