Аромат времени. Философское эссе об искусстве созерцания

В силу детемпорализации не происходит никакого нарративного прогресса. Рассказчик задерживается на любом мельчайшем и незначительнейшем событии, потому что он не способен отличить важное от неважного. Повествование предполагает различение и отбор. Роман Мишеля Бютора «L’emploi du temps»[35] представляет этот нарративный кризис, одновременно являющийся и темпоральным кризисом. Медлительность повествования объясняется неспособностью рассказчика выстроить происходящее с помощью порождающих смысл пауз и этапов. Ввиду отсутствия отсеивающего нарративного пути рассказчик не может решить, что имеет значение. Повествование полностью выбивается из такта. Как неспешность, так и торопливость повествования являются симптомами отсутствия нарративного напряжения

²⁹. Повествование лишается ритма, который делал бы возможным гармоничное чередование медлительности и ускорения. Нарративный ритм предполагает завершенное (geschlossene) время. Темпоральное рассеяние не допускает сбора, собирания событий в завершенную целостность, что ведет к темпоральным скачкам и колебаниям. Неупорядоченная масса событий ведет как к ускорению, так и к замедлению темпа повествования. Если она вторгается в настоящее, повествование начинает мчаться без остановки. Если она, наоборот, расплывается во всеобщем безразличии, то ход повествования становится медлительным. В силу отсутствия власти над этой массой повествование теряет всякую ориентацию и полностью выбивается из такта. Этим отсутствием такта объясняется не только ускорение, но и замедление повествования.

Детемпорализация ведет к исчезновению всякого нарративного напряжения. Художественное время распадается на простую хронологию событий. Они скорее перечисляются, чем рассказываются. События не сгущаются во внутренне когерентный образ. Эта неспособность к нарративному, т. е. и к темпоральному синтезу вызывает кризис идентичности. Рассказчик больше не может собрать события вокруг себя

. Темпоральное рассеяние нарушает всякое собирание. Поэтому рассказчик лишается стабильной идентичности. Темпоральный кризис – это кризис идентичности. В силу отсутствия нарративной интриги также становится невозможно осмысленно завершить повествование. Оно бесконечно перепрыгивает с события на событие, никуда тем не менее не продвигаясь и не прибывая. Его можно лишь внезапно прервать. Прерывание в без-временьи заменяет осмысленное заключение. В «L’emploi du temps» на помощь приходит отъезд. Повествование прерывается в без-временьи: «<…> и у меня совсем уже нет времени, чтоб записать, что принес с собой вечер двадцать девятого февраля, который все больше исчезает из моих воспоминаний, чем дальше я отдаляюсь от тебя, Блестон, бьющийся в агонии Блестон, город, чей жар я раздуваю, чтоб записать, что показалось мне столь важным в связи с двадцать девятым февраля, ведь минутная стрелка встала вертикально и мой отъезд заканчивает это последнее предложение»³⁰.

От марширующей эпохи к эпохе несущейся

Кто научит однажды людей летать, сдвинет с места все пограничные камни; все пограничные камни сами взлетят у него на воздух, землю вновь окрестит он – именем «легкая».

Фридрих Ницше

[36]

Человек модерна (Der moderne Mensch) согласно Зигмунту Бауману – это пилигрим, который странствует по миру как по пустыне, придавая бесформенному форму, эпизодическому – непрерывность и выстраивая из фрагментов целое³¹. Пилигрим модерна практикует «жизнь-согласно-проектам». Его мир «направлен»³². Выражение Баумана «пилигрим» не вполне соответствует человеку модерна, так как peregrinus[37]

чувствует себя чужим в этом мире. Здесь он не до́ма. Поэтому он всегда идет к какому-то «там». В модерне исчезает как раз это различие между «здесь» и «там». Не к какому-то «там», а к лучшему или другому «здесь» движется человек модерна. Peregrinus, наоборот, не видит в «здесь» никакого продвижения. Более того, его путь не «упорядочен» и не «надежен». Пустыням как раз свойственны неизвестность и ненадежность. В отличие от пилигрима, который следует предзаданному пути, человек модерна сам прокладывает себе путь. Поэтому он скорее солдат, марширующий к цели, или же рабочий. Peregrinus заброшен в фактичность. Человек модерна, наоборот, свободен.