И вот тут как раз я понял, что будет выглядеть странным, если я приеду на повозке и один. Одно дело, если меня сопровождают люди на лошадях, и моя идёт рядом. Другое — когда лошадей только тянущая скарб.
На помощь пришёл встретившийся нам отец Калеб, которому я рассказал всё. Укоризненно покачав головой на слова о том, что Арто с друзьями подпоенные сейчас находятся у Холли, а мы по сути собираемся их обокрасть, он всё-таки предложил помощь.
— Поедем вместе. Я представлю вас как сына пэра Батлера. И как раз скажу, что у вас обет молчания.
Холли, услышав это, бросилась обнимать отца Калеба, а мне показалось, что я слишком часто встречаю таких вот готовых помочь людей, и это не очень хороший знак. Но отказываться не стал. Да, сейчас данный вариант был лучшим из тех, которые у нас были.
У ворот аббатства стояли два монаха в тёмно-серых балахонах. Увидев отца Калеба, они сложили руки в молитвенном жесте и поклонились ему, а после открыли створки, пропуская нашу повозку внутрь.
Я крутил головой, как заведённый, стараясь запомнить всё вокруг, и понимал, что не получится. Слишком много построек было на этой территории, не так много, как в монастыре в Лхасе, но тоже неприличное количество. И уж определиться с их назначением на глаз оказалось очень трудно. А вот ещё монахов, кроме тех, что были на въезде, мы не встретили.
— А где все? — спросил я у отца Калеба.
— Так время молитвы, — ответил он.
— А вы?
— А я тебя везу. И ты молчи, у тебя обет.
Я кивнул, понимая, что чуть не прокололся. Вот было бы здорово, если б сейчас меня, говорящего, кто-то заметил. Вся легенда коту под хвост.
Мы остановились у крыльца главного собора, отец Калеб слез и, попросив нас подождать, отправился внутрь. Дэвид спрыгнул с кóзел и принялся обтирать лошадь вынутой откуда-то ветошью.
Я тоже спустился и сделал несколько шагов, нарочито прихрамывая. Это тоже был один из моментов, необходимый для того, чтобы показать, почему я не верхом. Нет, я, конечно, мог бы и верхом проехаться, благо, несколько лет назад учился и этому, но ногу всё-таки тянуло, да и подставлять задницу, чтобы потом она, нетренированная, болела, не хотелось.
Часов у меня не было, так что определить, сколько времени отсутствовал отец Калеб, я мог только по своему внутреннему секундомеру, и тот показывал не меньше получаса. Наконец, отец Калеб вышел в сопровождении высокого, но очень тощего пожилого мужчины в чёрной с красным кантом рясе, подпоясанной кушаком в цвет канта.
— Ваша светлость аббат Этельверд, позвольте представить вам младшего сына пэра Батлера сэра Томаса Батлера Арто.
— Сэр Томас, — обратился ко мне Этельверд, и я наклонил голову. — Отец Калеб сообщил мне, что вы взяли обет молчания. Что ж, жаль, что мы не сможем поговорить с вами, я бы очень рад был услышать новости о жизни в столице.
Я развёл руками, показывая, что ничего не могу с этим поделать, и Этельверд деланно улыбнулся.
— Вы должны были привезти с собой бумаги.
Я хлопнул рукой по одному из сундуков, на дне которого, как я уже знал, находилась шкатулка со свитками.
— Отлично. Тогда я сейчас попрошу, чтобы вам показали ваш дормиторий, и после мы встретимся.
Я не знал, что обозначает слово «дормиторий», но кивнул, показывая, что согласен. Тут же по одному только жесту аббата к нам подбежали несколько монахов. Один повёл меня за собой, остальные понесли теперь уже мои вещи следом. Я лишь обернулся, чтобы посмотреть на отца Калеба и Дэвида. Прощаться с ними было нельзя: не по статусу. Они тоже посмотрели на меня, и отвернулись.
Что ж, часть дела сделана.
Дормитой оказался обычной комнатой со вполне приличной обстановкой. Видимо, меня, как будущего аббата, поселили не в те, которые занимают простые послушники.
В дальней от двери стене было большое, забранное кованной решёткой окно, пропускающее внутрь достаточно света даже несмотря на то, что с той стороны от него стоял большой дуб. Одна его ветка как раз за разом стучала в стекло, и это немного нервировало.
Слева стоял шкаф для одежды и стол с письменными принадлежностями. Справа — кровать. Довольно комфортная, судя по внешнему виду, что я сразу решил проверить, повалившись на неё. Она устояла. Матрас, а скорее — несколько матрасов, промялись, аккуратно «обнимая» моё тело. Это оказалось приятным, но на отдых времени пока не было.
Поднявшись и отметив, что под ногами нет ковра или чего-либо иного, а только вышарканные почти до белизны чуть скрипящие доски, я подошёл к оставленным у двери сундукам и раскрыл один из них, тот, в котором лежала одежда. Следовало переодеться, чтобы идти на встречу с аббатом.