Артефакт. Ритуал на крови

— Кстати, — проговорил Шляпа, который всё это время стоял в дверях комнаты, — а какой должен был быть рейс? А то сейчас передали что-то про отмену полётов…

Глава восемнадцатая

1937 год. Северная Италия. Парма

Время шло. За окном нарастал шум, послышались голоса, перекрикивавшие друг друга, потом раздался шум двигателя, ругань… Кажется, с того момента, как меня оставили одного, до того, как за окном всё стихло, прошло часа четыре. Нет, я знал, почему у меня не было часов в Англии, но почему Ху — а кто другой? — не предусмотрел их здесь, не понимал. Я ждал и думал об очках.

Нет, офтальмология в этом времени не настолько развита, чтобы у человека было достаточное количество очков, и он просто забыл об одной из пар. Значит, не могло быть такого, чтобы их оставили здесь просто так. Тогда для чего? Чтобы была возможность в какой-то момент вернуться и проверить, как я? Версия допустимая, но очень глупая — будто без них они этого сделать не могут. Чтобы я использовал очки для побега? Это более реалистично, но надо же ещё догадаться, а меня тут не знают и, соответственно, не факт, что я до этого варианта додумаюсь.

В двери щёлкнул замок, и в комнату заглянул солдат, судя по обмундированию, рядовой. Безоружный. Они тут все такие, или только этот?

— Меня просили узнать, всё ли у вас в порядке? — произнёс он.

— Да. Но мне бы в сортир, — ответил я.

— Я… — он замялся, явно не зная, что делать. Скорее всего, высший состав пользовался туалетами в доме, а вот рядовые и низшие офицеры — обычными уличными, с дыркой в полу, и моя просьба поставила его в тупик. Не зная, кто я, куда меня отвести.

Я не стал торопить солдата, это должен быть его выбор, мне же подойдёт любой. Он потоптался в дверях, затем вышел, пару минут где-то пропадал, что явно указывало на то, что помимо него в расположении остался кто-то ещё, а потом вернулся.

— Да, я провожу вас. Только нам запрещено выпускать вас из дома.

— Лишь бы не в детский горшок, — деланно рассмеялся я, проходя мимо него в коридор. Очки остались лежать на столе.

Если этот солдат здесь не один, значит у меня двойная проблема: избавиться от него и от другого. Или остальных. И для начала нужно этого другого найти, причём так, чтобы не поднять панику. Только потом можно будет не беспокоясь заняться поисками.

— А что, генерала уже хоронят? — спросил я, пока солдат вёл меня на второй этаж, похоже, в туалет кого-то из высшего состава. Как ни странно, он не держал меня на мушке, что было бы логично, и никаким иным образом не пытался контролировать. Складывалось ощущение, что я тут просто такой вот «гость под присмотром».

— Да, — ответил он. — Нас оставили вас охранять, чтобы ничего не случилось.

— А что со мной может случиться?

— Полковник Корси переживает за вашу сохранность. Говорит, вы вместе с генералом в аварии были. Вдруг придётся за доктором послать.

— Понятно. — То есть получается, рядовым не сказали, что я подозреваюсь в смерти Спады. Что ж, мне это в плюс, а им — в минус. Они не думают, что я могу попытаться сбежать. А вот мысль про доктора очень даже неплоха. Но не сейчас, сначала — хоть немного привести себя в порядок и осмотреться.

Лестница вывела к началу коридора. По его бокам я насчитал восемь дверей — по четыре на каждый, а в торце, с противоположной от нас стороны отметил приоткрытое окно от пола до потолка.

— Вам сюда, — солдат толкнул ближайшую к нам дверь слева, и я вошёл.

Ванная комната оказалась ровно такой, какие показывают в фильмах о европейском быте аристократии в начале двадцатого века. Собственно, сама ванная, небольшая, чугунная, на витых высоких ножках, стояла в паре шагов от большого окна. Тут же стоял унитаз с бачком и цепочкой, как в старых советских квартирах. У стены в белую мраморную столешницу была погружена расписанная яркими красками раковина.

К ней я и подошёл и заглянул в висящее на стене зеркало. Что ж, как у нас говорят: краше и в гроб кладут? В гроб я не собирался, но огромные синяки под глазами, общая бледность и внезапно отёкшие веки ничего хорошего не сулили. Нужно было отдохнуть, а для этого — вернуться домой.

Принимать ванну я не стал, освободил мочевой пузырь, умылся, отметив, что щетина почему-то не растёт, и вышел в коридор. Солдат стоял у лестницы, насвистывая простенькую показавшуюся мне знакомой мелодию.

— О соле, о соле мио… — подпел я ему, и он широко улыбнулся, показывая, что я угадал и даже попал в настроение. — Идём.

Хлопнув солдата по плечу, проверив тем самым, что под его гимнастёркой нет портупеи, в которой может находиться пистолет или револьвер, я перед ним начал спускаться по лестнице. Дойдя до предпоследней ступени, я сделал вид, что споткнулся и, сгруппировавшись так, чтобы ничего себе не повредить, полетел вниз. Упав на пол коридора, я громко ойкнул и застонал, прикрыв глаза. Даже слезу пустил.