Артюр Рембо

«Два парижанина, один из которых сносно говорит по-английски, приглашают для бесед английского джентльмена. Таван, Нуво, 30, Арджайл-сквер, Юстон роуд». Можно предположить, что Рембо и Нуво воспользовались услугами агентства, так как по этому же адресу часто предлагал уроки некий г-н Даркур.

Что касается работы, отметим, что, по весьма смутным воспоминаниям Делаэ, наши два лондонца работали у какого-то г-на Драй Капа[142] на фабрике по производству картона в Голборне[143]. Возможно, так называлась сама фабрика. Еще Нуво якобы нашел место воспитателя, а Рембо стал классным надзирателем в пансионе. Впрочем, оттуда его выгнали, так как он порвал барабан, которым созывали учеников. Ундервуд доказал, что все это лишь мистификации, шутки или легенды.

Вернемся к вещам более серьезным. С самого начала Нуво понял, что литература — его стезя. 26 марта 1874 года он предложил Жану Ришпену несколько очерков для «Возрождения». «Это принесет мне немного денег, которые ты мне перешлешь, вычтя из них на почтовые расходы», — пишет он.

Любопытное совпадение: на следующий день, 27 марта, Верлен из тюрьмы обращается с подобной просьбой к своему другу Лепеллетье: «У меня есть для «Возрождения» (почему для них? потому что они ПЛАТЯТ!) восхитительная сказка Диккенса (ранее не переводилась)».

В номере от 1 апреля 1874 года «Новый мир» (директор — Анри Мерсье, главный редактор — Шарль Кро) опубликовал стихотворение Жермена Нуво «Монастырская мечта», которая напоминает одновременно «Первое причастие» и «Искательниц вшей» Рембо.

В это время Нуво еще не нашел свой стиль: когда-то он подражал «Галантным празднествам» Верлена, теперь испытывал влияние Рембо, которое еще более очевидно в его стихотворении «Гостьи».

Наконец, 4 апреля 1877 года Рембо и Нуво записались в Британский музей. Из любви к мистификациям они придумали себе новые имена: Жан Николя Жозеф Артюр и Жермен Мари Бернар Жорж.

Так понемногу они оба — считая, что писать легче, чем играть в учителей, — снова увлеклись литературой с главной целью добыть средства к существованию. Рембо в этом далеко опережал Нуво, ведь у него был настоящий клад — стихи в прозе, которые можно было бы издать и продать в Париже. Кажется весьма правдоподобным, что навел его на эту мысль его товарищ. Рембо дал согласие и в спешке, с помощью Нуво, на долю которого досталось начало «Городов» и конец «Метрополитена», переписал свои произведения начисто на белых и голубых листочках³

.

Артюр в свою очередь переписал сонет Нуво «Потерянный яд», который долгое время приписывали Рембо.

Мы не знаем, был ли сборник стихотворений в прозе уже тогда назван «Озарения» (был также и подзаголовок, «Цветные картинки» или «Открытки» — об этом говорит Верлен), но точно известно, что он был готов к июню. Литературная лихорадка вновь охватила обоих.

А потом внезапно все рухнуло. Жермен Нуво, бросив все, вернулся в Париж. У него должны были быть на это серьезные причины. Что же произошло? Ведь они не ссорились и были полны надежд…

Нетрудно себе представить. Нуво снова сошелся с парижскими литераторами, которые ясно дали ему понять, что, пока он связывает свою судьбу с Рембо, ни одна газета или журнал не согласится с ним сотрудничать и он ни за что ничего не опубликует. Жан Ришпен недвусмысленно заявлял: «Мы уже похоронили Нуво как поэта, ведь он попал под влияние Рембо и уехал с ним в чужую страну». Хватит нам Верлена.

В то время с нравственностью не шутили. Через полтора года Верлен, выйдя из тюрьмы и осмелившись послать несколько стихов Лемерру (который издавал новый «Современный Парнас»), получил такой же отказ. «Автор недостоин», — так объяснил свой голос «против» один из членов жюри, Анатоль Франс.

Это предположение подтверждается тем, что с того момента Нуво не решался больше упоминать имя Рембо в своих письмах: он обозначает его «этот» и «красавец» или довольствуется заглавной буквой Р. Наконец, 27 января 1876 года Нуво в письме Верлену снял запрет, который наложил сам на себя: «Никаких новостей от Рембо (Почему я боюсь писать его имя полностью?)». Тогда опасность уже миновала, но этого нельзя сказать об июне 1874 года.

Можно понять Нуво, который в 23 года не хотел портить себе карьеру, не хотел, чтобы все презирали его, и, наконец, не хотел, чтобы его забыли.

Вполне естественно, что друзья Жермена беспокоились, так как тогда считалось, что именно Рембо увлек Верлена на путь разврата. Многие биографы даже подозревали, что Нуво заменил Верлена во втором «странном браке».

В этом вопросе нужно быть осторожным, так как мы не располагаем убедительными доказательствами. Нельзя же составить обвинительное заключение на основании безобидного «Потерянного яда»:

От ночей блондина и брюнетаНе осталось ни воспоминаний,Ни рубашки общей, ни желаний —Даже кружев солнечного лета…[144]