Артюр Рембо

Уважаемый господин Рембо!

События, которые вынуждают нас закрыть нашу компанию, ставят нас перед необходимостью отказаться от Ваших ценных услуг.

Настоящим письмом мы хотим поблагодарить Вас за Вашу работу, ум, честность и преданность, которые Вы всегда употребляли для защиты наших интересов, какую бы должность Вы ни занимали в течение этих четырех лет, особенно во время руководства нашим филиалом в Хараре.

С благодарностью и наилучшими пожеланиями.

Мазеран, Вианне, Барде,

Аден, 23 апреля 1884 года.

Обратимся теперь к несколько иной области; предметом нашего разговора будет не торговля, а литература.

Среди корреспондентов газеты «Время» был некий человек по имени Поль Бурд. Он был также литературным критиком, весьма сведущим в авангарде, который недавно вошел в моду благодаря юным декадентам. Эти последние единогласно признавали Рембо своим кумиром: их гимном был сонет «Гласные».

Летом 1883 года война в Тонкине[198] была в самом разгаре. В июле-августе, отправляясь в Тонкин, Поль Бурд встретил на борту судна Морской почтовой компании[199] Альфреда Барде, который, пройдя курс лечения в Виши, возвращался в Аден. Они разговорились, и Барде, должно быть, рассказал о том, что, хотя у компании в целом дела складываются не слишком благополучно, отделение, которое находится под его началом, работает вполне успешно, и в качестве примера привел филиал фирмы в Хараре, руководство которым столь замечательно осуществляет некий Рембо.

— Рембо? — воскликнул Бурд. — Я знавал одного Рембо, когда учился в коллеже в Шарлевиле в 1870 году. Как он выглядит, ваш Рембо?

Все совпадало: имя, возраст, внешний вид. Оказалось, что этот скрытный молодой человек со странным характером и методичным отношением к работе был поэтом, о котором до сих пор помнят в Париже. Когда Барде снова встретился с Артюром в Адене, он рассказал ему об этой удивительной встрече и передал визитную карточку Бурда.

Рембо смутился, покраснел и пробормотал:

— Абсурдно… смешно… отвратительно! (Из письма г-на Барде П. Берришону от 16 июля 1897 года.)

И это еще не все. Осенью 1883 года Верлен собрал, наконец, достаточно стихов Рембо, чтобы закончить работу, посвященную творчеству Артюра и еще нескольких «проклятых поэтов», которую он намеревался опубликовать в одной маленькой газете Латинского квартала под названием «Лютеция», а затем и отдельной книгой.

Сомнительно, что он не попросил разрешения на публикацию стихов у самого Рембо. Во-первых, он должен был сделать это из предосторожности: нельзя печатать произведения другого человека, не заручившись его согласием, а во-вторых, из сохранившегося еще дружеского чувства; ведь, в конце концов, он открывал ему путь к славе!

Можно предположить, что Верлен так или иначе связался с Рембо. Альфред Барде как-то заявил арденнскому писателю Жану-Полю Вайану, что однажды Рембо писал Верлену. Его письмо, короткое и решительное, сводилось к следующему: «Отстаньте (или отстань) от меня!» Барде утверждает, что этот эпизод имел место в 1885 году.

Конечно, Верлену был нужен адрес Рембо; от кого еще он мог его получить, как не от Делаэ? Однако более чем вероятно, что Делаэ так и не получил письмо Рембо от 18 января 1882 года, которое Артюр пересылал через Рош. Во всем этом есть какая-то тайна, которую невозможно разрешить на основании одних только текстов. Остается предположить, что Верлен намеренно солгал, утверждая в «Проклятых поэтах»: «Вздумай мы спросить совета у г-на Рембо (адрес которого нам неизвестен), он, видимо, стал бы нас отговаривать от задуманной работы, по крайней мере, в той части, которая касается лично его». Можно подозревать, что Верлен, употребляя здесь сослагательное наклонение, имел в виду изъявительное; такое за ним водилось.

Вернемся снова к Рембо, который был вынужден прозябать в Адене, не находя себе достойного занятия.

По всей видимости, Артюр пережил тогда очередной приступ отчаяния, отголоски которого можно найти в письмах к родным:

Какое же жалкое существование я влачу в этом сумасшедшем климате, в этих нечеловеческих условиях! […] Так что вы видите, моя жизнь здесь — сущий кошмар. Не думайте, что я легко все это переношу. Совсем наоборот — я понимаю, и всегда понимал, что невозможно жить мучительнее, чем живу я.