В Париже не было великолепных танцовщиц и впечатляющих постановок. Только китчевые массовки и целая армия «балетных крыс», ожидающих сольных партий. Крысами называли девочек-подростков из бедных семей, которые поступали в балетную школу в надежде прокормить себя и сделать карьеру благодаря ходатайству и сомнительному вниманию немолодых состоятельных буржуа. Каждый вечер за кулисами появлялись мужчины, имевшие особые привилегии. Эдгар Дега был одним из них. Только цель его посещений отличалась от целей большинства. Он несколько лет добивался разрешения писать репетиции и балетные уроки за кулисами Парижской оперы. Другие удовольствия его не интересовали.
У балетных крыс, которых писал Дега, было больше общего с прачками и белошвейками, чем со знаменитыми, купающимися в роскоши куртизанками и оперными дивами. Разве что легкие полупрозрачные ткани юбок и атласные ленты пуант создавали впечатление, что перед вами неземное создание, легкое и очаровательное.
Однажды, еще в 1870 году, до выставок импрессионистов, Эдгар Дега написал письмо, адресованное жюри Салона. В отличие от коллег-художников, озабоченных предвзятостью салоновских судей-ретроградов, Дега заботил не художественный вкус членов жюри и даже не судьба новой живописи. Он писал подробные инструкции о том, во сколько рядов и как правильно развешивать картины на выставках, как сочетать живописные работы с рисунками, чтобы выгодно представить всех художников.
Позже, во время подготовки к первым выставкам импрессионистов, он изрисует несколько блокнотов схемами развески, с учетом освещения, размера окон, размера картин, цвета стен. Всего два ряда картин, а не от пола до потолка, как в Салоне.
Собственные картины он продает только с готовыми, лично спроектированными рамами, тщательно продумывает их толщину, цвет, фактуру. О Дега рассказывали полулегендарную историю: однажды в одной из модных светских гостиных он заметил, что новый владелец поменял раму на его картине – на богатую, позолоченную, рельефную. Дега был в бешенстве. По одной версии, он снял картину со стены, вынул из вычурного обрамления и молча унес домой. По другой – выкупил картину, не слушая возражений.
Гораздо позже, когда собственная коллекция Дега разрастется до музейных размеров, он будет мечтать иногда о собственной галерее. Ну не совсем галерее. Скорее, это мечты о тайном клубе для посвященных. С середины 90-х в письмах друзьям он все чаще пишет об этих планах. Ярый ненавистник всего официального, утверждаемого на государственном уровне, Дега рассказывает другу Этьену Моро-Нелатону: «Нельзя вовлекать государство в подобные дела. Однажды мы станем основателями особого пространства, частной компании, сможем сами назначить директора, который сам же выберет со временем преемника». С директором понятно. Но вот показывать свою ценную коллекцию каждому прохожему зеваке Дега тоже не собирался. Галерея должна быть загородной, подальше от парижской суеты, и идеальный прототип для нее – Далиджская картинная галерея в пригороде Лондона. То есть добраться до нее сможет только самый упорный, одержимый и действительно заинтересованный зритель, готовый трястись в экипаже или на поезде несколько часов, чтобы посмотреть на эскиз Энгра к «Апофеозу Гомера» или на акварельную дорожную зарисовку Делакруа.
Но, справедливости ради, в коллекции Дега действительно было на что посмотреть и ради чего стоило трястись в поезде.
О художнике говорили: «Дега хотел бы увидеть свое изображение во весь рост в какой-нибудь витрине бульваров, чтобы доставить себе удовольствие разбить ее ударом трости».
Он не пускал на порог газетчиков, а друзьям, которые знали, как держать перо в руках, с большой осторожностью сообщал о своих личных тайнах и семейных делах. Никому нельзя доверять – каждое неосторожное слово может стать поводом для новой скандальной статьи.
Когда английский писатель и поэт Джордж Мур решил написать статью о Дега, тот возмутился: «Оставьте меня в покое! Вы пришли, чтобы пересчитать рубашки в моем гардеробе?» – «Нет, мсье, ради вашего искусства. Я попытаюсь рассказать о нем». – «Мое искусство! Что же вы собираетесь рассказать? Вы в состоянии объяснить достоинства картины тому, кто никогда ее не видел? А? Я могу найти самые верные, самые точные слова, чтобы растолковать, чего я хочу. Я говорил об искусстве с умнейшими людьми, и они ничего не поняли!.. Тем, кто понимает, слова не нужны. Вы говорите: «Гм!» или «О!» – и этим сказано все. Таково мое мнение… Я думаю, литература только мешает художникам. Вы заражаете художника тщеславием, вы прививаете ему любовь к суете, и это – все. Вы ни на йоту не улучшили общественный вкус…»
Джордж Мур все-таки написал статью и, на свою голову, в одном маленьком абзаце упомянул о слухах. Говорят, пишет Мур, что один из братьев Эдгара Дега разорился, и художник заплатил все его долги. После этой статьи Дега перестал общаться с Муром.