Арвары. Книга 2. Магический кристалл

— Да он был бездарным стратегом и никчемным императором! Он не выиграл ни одного сражения! И при нем скифы отбили Танаис и взяли себе все северные земли, прилегающие к Понтийскому морю! За которые теперь бьются мои легионы!.. Своими интригами с федератами он подорвал былую мощь ромейской империи! Он впустил орды диких обров в наши северные провинции! С него началось то, что мы вынуждены исправлять сегодня! И терпеть унижения!…

И все-таки он не мог назвать сейчас самой главной причины, по которой таил обиду на императора Мария, двести лет назад сдавшего город Танаис варварам. При одном упоминании этого имени у Юлия дергалась и приходила в неуправляемый трепет правая рука, будто ему снова отсекали большой палец. Возле этого проклятого города, еще будучи декурионом конницы, он попал в засаду и был пленен. Скифы не продавали своих пленных в рабство, и Юлия миновала эта позорная участь, однако степные варвары придумали иное унижение: всякий, кто хотел освободиться и вернуться на родину, обязан был за один год выучить их дикий язык, после чего пленнику отрубали большой палец на правой руке вместе с суставом, чтоб он никогда не смог держать в ней тяжелого оружия либо натянуть боевого лука, и отпускали.

Юлий очень хотел вернуться в Ромею, чтобы прийти потом и отомстить за себя, поэтому выучил варварский язык и лишился пальца. И теперь он менее всего опасался, что взойдя на престол, может получить прозвище Беспалый (а так его иногда называли), напоминающее ему о поражении и пленении, тем паче, вовсе не расстраивался из-за руки, которая теперь походила на длинную обезьянью лапу; страшнее было другое: подлые и коварные скифы неожиданным образом внесли тайную, заразную болезнь в его сознание, и в минуты сильного душевного волнения, будь то горечь разочарования или радость победы, он внезапно забывал латынь и незаметно для себя говорил только на этом навязчивом варварском языке.

Он научился блестяще владеть оружием, вкладывая его в левую руку, но что бы он ни делал, не мог избавиться от изуродованного болезнью разума и был вынужден в любой ситуации скручивать себя, как скручивают жесткий канат баллисты, дабы сдержать всякие свои чувства. Никто, даже самые близкие, не знали об этом пороке (по крайней мере, он так считал), поэтому и радость и гнев Юлий выражал холодно и равнодушно, втискивая себя вместе с чувствами в доспехи бесстрастия, словно катафрактарий, замыкающий себя в броню вместе с лошадью.

— Ты кричишь, август, — промолвил тихо Антоний, заставляя императора прислушиваться. — А значит, ты сейчас слаб. Неужто я ошибся в тебе? И ты совсем не умеешь переживать временные неудачи?.. Выпей хотя бы вина, коль сейчас нечего больше вкусить, что подняло бы твой дух и усмирило мятущееся сердце. Может, тогда откроется слух?… Да, август, было время, когда императоры покоряли не только целые народы, но и пленяли их богов. Митра, коему ты втайне поклоняешься, чьим богом был изначально?.. А что же ныне? Ты не можешь покорить земную женщину, стоящую у твоего порога. Ты не в силах заманить ее в свой дом, ибо не испытываешь тех чувств, на которые самые гордые царевны летят, как бабочки на огонь. И хотят быть плененными!… Душа Авездры так же пуста и слепа, как и твоя. Но она ищет чуда и жаждет увидеть его.

Голос обезоруживал, а непривычное взгляду, отрешенное и вместе с тем возвышенное состояние комита прилипало к лицу и рукам, как прилипает незримая паутина в темных и запущенных углах дворца или дикий варварский язык — к сознанию.

— Мы уже слишком долго ищем себе богов, покровительствующих нашим деяниям, но не чувствам, август. Империя погибнет от того, что священным стал доминий, но не то, что наполняет нас неожиданной, поистине божественной силой! Я говорю не о любви к женщине — о человеколюбии. Мы давно перестали любить женщин и видим в них лишь орудие для удовлетворения своей похоти. Но мы еще и утратили добрые чувства к человеку, как существу божественному!

— О чем ты говоришь? — страшась своего шепота, спросил Юлий.

— Я говорю о божественном чувстве, сквозь которое, как сквозь магический кристалл, мы познаем мир. Сегодня я увидел в этом юном атланте бога, которого считают рабом и содержат на цепях. Идите к нему и спросите, отчего он, рожденный смертным, стал вечным!…

3

Он ждал утра со страстью и страхом, пожалуй, во много раз большими чем тогда, когда ожидал исхода переворота возле Эсквилинских ворот. Тогда он рисковал лишь собственной головой да судьбами немногих своих сторонников, которые открыто выступили на его стороне и которым в случае неудачи грозили только тюрьма или рабство, но не смерть. Однако молодого магистра конницы Юлия сначала поддержали легионы, затем народ, и все вместе они побудили к действию сенаторов и приближенных императора. Префекту претория Антонию оставалось лишь войти к правителю в палаты, высказать сожаление и нанести один удар коротким мечом.

По крайней мере, так было записано в анналах…