Аскетизм по православно-христианскому учению. Том Ι. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

Жертвуя собой, своими личными интересами, любящий, однако, не утрачивает полноты содержания и совершенства своей жизни, – нет, он находит себя в предмете своей любви возвышенным и обогащенным общею, более полною и совершенною жизнью. Только временные, случайные и несущественные принадлежности его земного существования могут и должны пострадать при этом и в этом самопожертвовании, но его подлинная, истинно человеческая религиозно–нравственная сущность чрез это самое, напротив, возвышается, – его личность приобретает вечное, непреходящее достоинство, так как «любовь никогда не перестает» [2224] . С этой точки зрения плодотворна в религиозно–нравственном отношении только жизнь, основанная на самопожертвовании и самоотречении, тогда как принцип самоугодия, боящийся и избегающий самоограничения, бесплоден, беден и – в конечном результате – гибелен. Этой истине с непререкаемою убедительностью учит Сам Господь Иисус Христос и словом и высочайшим примером собственной жизни. «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» [2225]. И такое самоотречение – необходимое условие причастия вечной жизни. «Любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в міре сем сохранит ее в жизнь вечную» [2226]. Таков закон вообще всякой органической жизни. «Если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» [2227]. В этом–то смысле, очевидно, и говорится, что если кто не возлюбит ближнего, тот не узнает, как любить самого себя, т. е. как правильно, должным образом следует относиться и к самому себе [2228]

.

Проявляя и осуществляя самоотверженную любовь к людям, христианин должен стремиться делать это не по расчетам на собственное благополучие временное и вечное, земное и небесное, но по чистому, бескорыстному влечению любящего сердца, «из того убеждения, что так угодно Богу» [2229]. Правда, христианин не сразу может достигнуть и достигает такого настроения. Сначала он побуждает себя к самопожертвованию и самоограничению сознанием, что полезное для себя он может найти только тогда, когда будет искать пользы ближнего, что иной путь просто ненадежен и не целесообразен [2230]. Но впоследствии, с развитием, усовершенствованием и углублением в себе постоянного настроения «любви», христианин действует с полнейшим самозабвением [2231].

Из анализа христианской любви (ἀγάπη) [2232], таким образом, видно, что она представляет собою сложный душевный феномен, в котором принимают совместное участие и разум, и чувство, и стремление.

По определению Климента А.

, она есть «постоянная, разумная, дружественная и предупредительная готовность содействовать пользе других людей» (ἐκτένεια φιλίας καὶ φιλοστοργίας μετὰ λόγου ὀρθοῦ, περὶ χρῆσιν ἑταίρων) [2233].

Из естественных отношений самую близкую аналогию христианской любви представляет любовь братская [2234] [2235], или еще более – дружеская [2236]. Друг – это другое, второе я. По словам И. Златоуста

, «имеющий друга имеет другого себя» (ἄλλον ἑαυτὸν ἔχει) [2237]. Человек видит в друге как бы самого себя. Он воспринимает личность друга в сферу своей жизни, так что две различных жизни как бы объединяются, сливаются, теряя разъединяющую обособленность [2238]. Отсюда интересы одного естественно становятся интересами другого, – принимаются как свои собственные. По словам Максима И., «верный друг несчастия друга считает своими и терпит их вместе с ним, страдая до смерти» [2239].

Таковы же должны быть отношения христианина и к ближним вообще. Св. Василий В.

, объясняя слова св. Ап. Павла: τῇ φιλαδελφίᾳ εἰς ἀλλήλους φιλόστοργοι, – говорит, что под στοργή следует разуметь высшую степень дружбы, состоящую в пламенном расположении и влечении любящего к любимому. Таким образом, по истолкованию св. отца слова Апостола имеют целью внушить, что братолюбие должно быть не наружным, а внутренним и пламенным [2240]. По словам Климента А., истинный гностик, вследствие совершенства своей любви, уничижает сам себя, чтобы не презирать застигнутого скорбью своего брата. Ему легче было бы самому вынести лишение, постигшее брата, вместо него. При всей своей бедности, он во многом отказывает самому себе, лишь бы помочь брату. Но и при этом все сделанное для брата ему кажется недостаточным, – он готов всегда увеличить и усилить свои благодеяния [2241].