Аскетизм по православно-христианскому учению. Том Ι. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

Чувство удовольствия, соединяемое с представлением такого предмета, может достигать высокой степени интенсивности, приближающей его к чувству, испытываемому при действительном удовлетворении известного желания. Нормально дело обстоит в данном случае тогда, когда интенсивность этого чувства соответствует силе действительной потребности в известном предмете, отмечаемой стремлением и в нем проявляющейся. Чувствование является в таком случае в качестве производного, второстепенного, только сопровождающего момента [1129]. Однако каждому даже из непосредственного самонаблюдения известно, что не всегда сохраняется такое правильное взаимоотношение между элементами, слагающими желание. Когда между ними установилась прочная ассоциация, то представление предмета, способного удовлетворить известному стремлению, возникши в сознании и соединившись с чувством удовольствия предвкушаемого удовлетворения этому стремлению при посредстве представляемого предмета, – может вызвать и самое влечение или стремление. В таком случае удовлетворение стремления предпринимается собственно для того, чтобы испытать и пережить чувство удовольствия (ἡδονή), соединенное с этим удовлетворением [1130] [1131]. Если это касается потребности телесной, то нервная система, связанная с известными физическими органами удовлетворения этой потребности, ненормально раздражается и побуждает человека к излишнему, не отвечающему действительной нужде организма, удовлетворению. Отсюда являются удовольствия и не необходимые и неестественные (οὔτε ἀναγκαῖαι, οὔτε φυσακαῖ) [1132]. Очевидно, присутствие момента чувствования сообщает «страсти» «великую горячность» (πολλὴ τοῦ πάθους θερμότης) 

[1133]. Элемент удовольствия является настолько преобладающим и характерным для того психического явления, которое называется «страстью», что самое это явление иногда называется не πάθος, а ἡδονή [1134].

Итак, центр тяжести даже, так называемых, «плотских» страстей лежит несомненно в психической области, и именно есть акт волевой по преимуществу. Эта мысль очень часто и с особенным ударением, для нас очень знаменательным, раскрывается свв. отцами–аскетами.

По учению напр., св. И. Златоуста

, должное, нормальное состояние тела бывает тогда, когда оно повинуется душе (ἀρετὴ γὰρ σαρκὸς τὸ ὐποτετάχθαι τῇ ψυχῇ), тогда как, наоборот, господство его над душою является злом (κακία δὲ τὸ ἄρχειν ψυχῆς). Плоть тогда хороша, когда душа вполне владеет ею, удерживая в должных границах её порывы [1135]. Напр., «объядение» (ἡ τρυφή) происходит не по телесной нужде, а вследствие невнимательности души: для тела нужна пища, а не объядение (ἡ τροφή, οὑχὶ ἡ τρυφή τῆς τοῦ σώματος ἀνάγκης). Все остальное, кроме необходимых потребностей тела, принадлежит душе [1136].

Таково же точно по своему смыслу и учение св. Антония В. По словам этого подвижника, «в теле находится естественное возбуждающее его движение; но оно не производит своего действия, если на то не последует согласия души; ибо хотя оно (действительно) присуще телу, но не противостоит (очевидно душе) и не понуждает (ее)» [1137]. Представим, наконец, и учение по данному вопросу преп.

Максима Исповедника, который и в настоящем случае, как и во многих других, совершенно точно формулирует сущность учения предшествовавших ему свв. Отцов. По его словам, «порок есть погрешительное суждение о мысленных представлениях, сопровождаемое неправильным употреблением вещей» [1138]. Например, правильное, суждение о совокуплении с женою (ἐπὶ τῆς γυναικός) бывает тогда, когда целью его поставляется деторождение (παιδοποιία). Но кто при этом имеет в виду сладострастие (собственно удовольствие) (εἰς τὴν ἡδονὴν ἀποβλεψάμενος), Тот погрешает в суждении (περὶ τὴν κρίσιν) [1139], недоброе считая добрым (τὸ μὴ καλὸν ὡς καλὸν ἡγησάμενος) [1140]. Таким образом, «не пища зло, но чревоугодие; не деторождение, но блуд; не деньги, но сребролюбие, не слава, но тщеславие; а если так, то нет в природе зла (οὐδὲν ἐν τοῖς οὖσι κακόν), кроме злоупотребления, которое случается от невнимания ума к действиям естественным» (ἐκ τῆς τοῦ νοῦ ἀμελείας περὶ τὴν φυσικὴν γεωργίαν) [1141]

. В частности «пища создана для двух потребностей, – для питания и врачевания». Поэтому, «принимающие ее не с этими намерениями (πάρεξ τούτων), употребляя во зло данное Богом на пользу, осуждаются, как сластолюбцы (ὡς τρυφηταί). И во всех вещах неправильное употребление есть грех» (καὶ ἐπὶ πάντων τῶν πραγμάτων, ἡ παράχρησίς ἐστιν ἡ ἁμαρτία) [1142].

Таким образом, страсть можно определить, как сильное и длительное желание [1143], которое властно управляет разумным существом, фактически проявляясь не иначе, как при условии слабости «разума» (τοῦ νοῦ), т. е., иначе говоря, духа [1144].