Аскольдова могила

— Кто ты, благородный юноша? — спросил Владимир, наклоняясь над умирающим.

— Меня зовут Дулебом.

— Знаешь ли, кого ты спас от смерти?

— Знаю.

— Стемид, — продолжал Владимир, — поспеши навстречу к моей дружине: ему нужна помощь скорая. Ступай, а я останусь с ним.

Стемид вскочил на коня и помчался в ту сторону, где раздавались конский топот и крики охотников.

— Я надеюсь, — сказал Владимир, обращаясь к Дулебу, — ты будешь жить, и если великий князь Киевский может сделать тебя счастливым…

— Но счастлив ли он сам? — прервал Дулеб, устремив на Владимира болезненный взор, исполненный сострадания.

Великий князь посмотрел с удивлением на юношу.

— О ком ты говоришь? — спросил он после минутного молчания.

— О тебе, Владимир, сын Святослава; о тебе, Владимир, владыка всего царства Русского.

— Но кто же может назваться счастливым, если не я, великий князь Киевский…

— Кто? — повторил тихим голосом Дулеб. — Простой, бедный рыбак, который, исполнив тяжкую, но святую заповедь своего господина, заплатя добром за зло, умирает примиренный с своею совестью… Но я чувствую… язык немеет… Государь, не отринь последней просьбы умирающего!

— О, говори, говори! Клянусь исполнить все твои желания!

— В селе Предиславино живет девушка… Ее зовут Любашею… Отпусти ее к родителям.

— Она завтра же будет свободна и осыпанная моими дарами…

— Нет, государь, нет! — прервал Дулеб. — Пусть она возвратится в дом отца своего в той же самой убогой одежде, в которой его покинула… Ах эти богатые убранства… это золото!.. Она не знала их, когда была моею невестою…

— Твоею невестою?

— Да, Владимир Святославич! — сказал Дулеб почти твердым голосом. — Да, великий князь Киевский! — повторил он, и полумертвые глаза его вспыхнули жизнью. — Она была моею невестою, я любил ее… о, как никогда ты не любил ни одной из твоих бесчисленных жен и наложниц. Ты разлучил меня с нею, ты, великий князь Киевский, позавидовал счастью бедного рыбака, ты похитил его невесту и царственною рукою своею — рукою, под сенью которой должны блаженствовать народы, сорвал с беззащитной главы ее девственное покрывало. Ты не умертвил меня, но заставил проклинать день моего рождения и сомневаться в благости и милосердии Божьем. Государь, я спас жизнь твою, ты великодушен, ты желал бы наградить меня; но всемощный Владимир не может возвратить прошедшего, не может сказать: Дулеб, живи и будь счастлив! А я, неимущий, безвестный киевлянин, могу и говорю тебе: Владимир, ты сгубил все земное мое счастье; я положил за тебя мою голову и прощаю тебя!

Дулеб остановился. Казалось, он сбирал последние силы, чтобы сказать еще несколько слов:

— Теперь видишь ли, — продолжал он приметно слабеющим голосом, — кто из нас счастливее: я ли, бедный, простой рыбак, или ты — великий князь Киевский и владыка всего царства Русского?

Владимир молчал. Высокое чело его покрылось морщинами, и с каждым словом умирающего взоры становились угрюмее и мрачнее. Ему известны были доселе одни укоризны собственной его совести, и в первый раз еще неподкупный голос истины достиг до ушей его. Оскорбленная гордость самодержавного владыки и благородные чувства души, омраченной злодеяниями, но способной ко всему великому, волновали грудь его.

— Государь, — сказал Дулеб, помолчав несколько времени, — мои простые речи оскорбляют тебя?.. О, не оскорбляйся словами бедного рыбака, который охотно бы умер еще раз, чтоб спасти своего государя от временной и вечной его гибели!

— Вечной! — повторил почти с ужасом великий князь. — О какой вечной гибели говоришь ты?

— Ты поймешь меня, Владимир, — продолжал Дулеб, — тогда, когда Всевышний просветит твою душу; когда Бог, которому я поклоняюсь, будет твоим Богом; когда, озаренный истинною верою, ты смиришься перед Господом и на сем державном челе возляжет Его святая благодать; когда узнаешь, что только тот, кто прощает здесь, будет прощен и там! Тогда, о, тогда ты поймешь слова мои! Но теперь… ты жесток, Владимир, — ты не умеешь прощать врагов своих. Возвеличенный перед всеми, сильный и мощный духом, ты владыка бесчисленных народов и раб буйных страстей своих… кровь Ярополка… кровь родного брата…

— Молчи!.. — вскричал Владимир. — Молчи! — повторил он диким, прерывающимся голосом, и в потупившихся его взорах изобразился неизъяснимый ужас. — Это неправда, это клевета!.. Не умертвил я Ярополка… нет! Гнусный предатель Блуд…