Аспазия

— Ты быстро осознала благородство его души, — сказал Перикл.

— Он так же чист, и душа его прозрачна, как волны Кефиза, — отвечала Аспазия, — но идем тоже вниз, так как я чувствую себя слишком разгоряченной этим жарким вечером. Мои губы жаждут прохлады.

— Идем, — сказал Перикл, — нам стоит только сделать несколько шагов и повернуть направо, тогда перед нами будет грот, из которого вытекает источник, который освежит твои пересохшие губы.

Перикл и Аспазия спустились с нескольких ступеней, высеченных в скале, и подошли к гроту, из которого вытекал источник. Это был ручей Клепсидра, вода которого местами совершенно исчезала и затем снова появлялась. Аспазия зачерпнула воды в горсть и поднесла Периклу, который выпил воду из ее обнаженной руки.

— Ни один персидский царь, — улыбаясь сказал он, — не пил из такого дорогого сосуда. Только он настолько мал, что я боялся проглотить его вместе с напитком.

Аспазия засмеялась и хотела ответить на шутку, но вдруг испугалась, неожиданно заметив лицо, глядевшее на них из полусвета пещеры и улыбавшееся ей добродушной улыбкой. Подойдя ближе, она увидала довольно грубо сделанное изображение бога Пана, которому была посвящена пещера.

— Не бойся, — сказал Перикл, — бог пастухов — добродушное существо.

— Но часто он бывает зол, — возразила Аспазия, — пастухи говорят о нем по-разному.

— Однако, он очень добродушно встретил Фидипида, — заметил Перикл, отправившегося в Спарту, чтобы как можно скорее призвать Спарту помогать нам против Персов, и ласково обошелся с ним на границе Аркадии, где он постоянно живет. Ему понравилось, что юноша, не переводя духа, из любви к родине, бежал по горам и, вследствие этого, составил себе хорошее мнение об Афинах, о которых прежде мало заботился. Он сам явился помочь нам при Марафоне.

— Пан может быть добрым, когда желает, — сказала Аспазия, — но мне кажется, эта пещера не подходит для земледельцев и пастухов.

— Ты права, — отвечал Перикл, — этот грот тем более слишком хорош для Пана, так как он служил брачным ложем для бога света Аполлона, полюбившего дочь Эрехтея Креузу, сын которой Ион был родоначальником нашего ионического племени.

— Как! — с волнением вскричала Аспазия, полушутя-полусерьезно, здесь колыбель благороднейшего из племен Греции, и афинские девы не украшают стен этой пещеры венками из роз и лилий, и вместо сверкающего красотой бога Аполлона здесь стоит с глупым, широким лицом аркадиец, чуждый для вас, пришелец из мрачных и враждебных гор Пелопонеса?

— Отчего ты так восстаешь против бога горной и лесной тишины? смеясь возразил Перикл. — Я не знаю под чьей защитой могла бы лучше встретиться страстно влюбленная пара, как под защитой идиллического покровителя мира и спокойствия…

— Но, — вскричала Аспазия, — во всяком случае, я благодарна ему хоть за одно, за ту прохладу, которую он посылает нам в этой пещере.

Говоря это она, сняла с головы фессалийскую шляпу и надела ее на голову пастушескому богу. Золотые роскошные локоны рассыпались у нее по плечам.

— О, — продолжала она, смеясь, — если бы я могла отдать Пану все свое платье игрока на цитре — оно положительно стесняет меня. Как долго еще придется мне переносить это стеснение, о, афиняне, когда дозволите вы женщине быть женщиной!

Душа Перикла была полна блаженством, когда он спускаясь при свете звезд по склону горы, нежно обнимая красавицу и глядя на освещенное луной громадное изображение богини Фидия, говорил:

— О, Афина Паллада, сними свой боевой шлем и дозволь соловьям спокойно вить свои гнезда.

5

В то время, когда происходило описанное нами, двое из богатых и знаменитых афинских граждан первые сделали попытку соперничать, не только, как бывало прежде, блестящими подарками для города, но и неизвестной до сих пор домашней роскошью. Один из граждан был Гиппоникос, в доме которого жила Аспазия, человек благородного происхождения, другой — был пришелец Пириламп, один из разбогатевших менял из Пирея.

Гиппоникос вел свое происхождение ни от кого другого, как от самого Триптолема, любимца Деметра, основателя Элевсинских мистерий, изобретателя плуга и распространителя земледелия. Без сомнения, своему происхождению от Триптолема род Гиппоникосов был обязан тем, что занимал почетную должность жреца Элевсинских таинств, и наш Гиппоникос пользовался этой честью, но эта обязанность мало обременяла его: только во время больших мистерий он должен был на короткое время ездить в Элевсин. Удивительной особенностью в роде Гиппоникоса было то, что все представители его по очереди назывались Каллиасами и Гиппоникосами: каждый Каллиас называл своего первородного сына Гиппоникосом, а каждый Гиппоникос — своего сына Каллиасом.