Аспазия

— Этого я не знаю, — ответила Гиппарета. — По всей вероятности, мы несем что-нибудь сухое или огненное, так как, если внизу все влажно, то там, на верху скалистой горы, все сухо.

— Нет, — задумчиво сказала маленькая Лизиска, — наверное, мы несем большую сову, каких много гнездится в стенах храма Эрехтея, а назад понесем ужасную змею, так как змеи живут в сырых низменностях.

— Не бойся змей, — сказала Гиппарета, — ты знаешь, что в них скрывается бог Эрехтей, который защищает нас и благословение которого нас ожидает на этом пути.

Наконец дорога была найдена, цель достигнута, и обе девушки вступили в святилище. Грот был освещен лампой, красное пламя которой сверкало перед каменным изображением богини росы. С церемониями, которым их научили, обе девушки поставили сосуды перед богиней и собирались взять уже приготовленные, так же плотно закрытые сосуды, и нести их обратно. В это время взгляды девушек упали на заднюю часть грота; там в полутьме, они увидали громадную фигуру змеи, лежавшей с приподнятой головой. Лизиска испугалась, побледнела, задрожала и хотела бежать, Гиппарета удержала ее, дала ей в руки сосуд, с которым девочка испуганно, не оглядываясь, поспешила обратно. Тогда, Гиппарета, в свою очередь, взяла с земли другой сосуд и приготовилась оставить грот, как вдруг из глубины грота донеслось до нее сильное дыхание, погасившее факел, а вместе с ним и красное пламя лампы, так что девушка осталась в полном мраке. Тогда страх охватил и ее сердце, но в тоже самое мгновение, в глубине грота раздался ласковый голос, говоривший ей, чтобы она не пугалась.

— За твое благородное мужество и благочестивую верность, — говорил голос, — бог дает тебе в награду божественное благословение и величайшее счастье на всю жизнь.

В это мгновение пламя лампы снова загорелось само собой, и бог появился на прежнем месте в глубине грота, но не в ужасном виде змеи, а в виде героя. Он требовал, чтобы девушка подошла к нему. Гиппарета бесстрашно сделала это, он привлек ее к себе и дал ей поцелуй в лоб.

— Слышала ли ты, — продолжал он, — о божественном благословении, делавшемся уделом дочери земли? Слышала ли ты об Алкмене, Сенеле, Данае?

Губы говорившего слегка дрожали, когда он произносил эти слова, его рука также дрожала, когда он гладил ее вьющиеся волосы девушки.

— Слышала ли ты, — продолжал он, — об этих девушках, к которым спускался Зевс и которые не боялись ласкать бога?

Говоря таким образом, он обнял девушку рукой так, что она почти испугалась, но быстро оправилась и продолжала доверчиво слушать, тогда как в ее невинных глазах сверкало только волнение детской души, ожидающей чудесного и прекрасного подарка.

Вдруг, взглянув в темный угол грота, девушка сказала:

— Змея все еще там, только теперь она меньше, гораздо меньше…

Гиппарета сказала эти слова совершенно спокойно, без малейшего испуга. Ее предупреждали, что она не должна бояться по дороге змей, и она их не боялась — она знала, что под ними скрывается только бог Эрехтей. Она не боялась прежней гораздо большей змеи, почему же ей бояться этой, маленькой? Но говоривший с ней бог, испугался, мнимый Эрехтей начал дрожать, боясь гнева настоящего. С испугом взглянул он в угол и увидал, что там действительно лежит, свернувшись, змея. Благочестивый ребенок был убежден, что ему не сделается никакого вреда, что он находится под защитой бога Эрехтея, но сам бог трепетал под своей божественной маской, трепетал от боязни ядовитого жала…

В это мгновение снаружи раздались крики, проходившей мимо грота толпы народа, спешившей к Пирею с радостными восклицаниями:

— Афинский флот входит в гавань!

— Перикл! Да здравствует Перикл-олимпиец.

С мрачным гневом в глазах и гневным дрожание губ поднялся жрец Эрехтея, выдавший себя сначала своим страхом, затем своим гневом. Он поднялся спеша скорей выслать ребенка из грота. Гиппарета спокойно взяла священный сосуд, жрец схватил ее за руку и повлек за собой через темный коридор и оставил лишь на ступенях лестницы, приказав ей молчать обо всем происшедшем в гроте, если она желает чтобы благословение бога не оставило ее.

Гиппарета спокойно вошла в освещенный храм и поставила священный сосуд к ногам богини, затем стала молча обдумывать появление бога.

А Диопит?

Он будет стараться умиротворить оскорбленного Эрехтея и с большим жаром, чем когда-нибудь, проповедовать страх к древним богам…

В то время, как это происходило в вечерних сумерках на тихих вершинах Акрополя, возвратившийся флот вступил в Пирей.

Толпы народа стремились навстречу возвратившимся. Сумерки уже наступили, но гавань была ярко освещена светом факелов, и зрелище вступивших в нее гордых трирем казалось еще величественнее при этом свете.

Когда стратеги вышли на берег, все бросились к Периклу. Толпа приветствовала его громкими восклицаниями, и многие рассыпали по его пути цветы, подносили ему венки. Чтобы уклониться от этих чествований, Перикл принял предложение Гиппоникоса занять место в запряженном благородными фессалийскими конями экипаже, ожидавшем его в Пирее.