Протагор сидел с молодым, но уже известным, врачом Гиппократом, племянником Перикла. По странному случаю, сдержанный и не совсем ловко чувствовавший себя Полигнот очутился рядом с известным автором комедий Кратиносом. Но как ни различны казались эти люди, у них была одна общая точка соприкосновения: только они двое во всем кругу собравшихся гостей не были ни с кем связаны узами дружбы и обязаны своим приглашением только тщеславию Гиппоникоса. Кратинос был насмешник, остроты которого поражали, как молния. В своей последней комедии он не пощадил Перикла и его прекрасную подругу. Что касается Полигнота, друга Эльпиники, то он питал тайную ненависть к Фидию. Таким образом, эти двое – Кратинос и Полигнот подозрительно осматривались вокруг и тихо шептались. Аспазия по приглашению Гиппоникоса заняла место между ним и Периклом на особой скамье, на которой она по женскому обычаю сидела прямо, тогда как мужчины, опираясь левой рукой на подушку, лежали на скамьях на левом боку. Кратинос и Полигнот спрашивали друг друга: как могло случиться, что чужестранке, гетере, оказывали подобную честь? Но иначе думали другие гости. Друзья Перикла, они составляли его блестящую свиту, знали могущество и достоинства Аспазии и давно перестали удивляться чему бы то ни было со стороны милезианки. Что касается Протагора, то он видел Аспазию в первый раз, но ее наружность до такой степени очаровала его с первого взгляда, что ему никак не могло придти в голову быть недовольным ее присутствием.
По знаку Гиппоникоса к каждой скамье был подан маленький столик, и обед начался.
Гиппоникос заранее решил, что на празднике не будет недостатка ни в чем, что может сделать честь афинскому рынку.
– Если я, – говорил Гиппоникос, – счел своим долгом собрать сегодня за столом избраннейших людей Афин, то я постараюсь угостить их, как можно лучше. Но вы знаете, что как ни далеко мы ушли в искусствах, в искусстве хорошо поесть, мы сравнительно отстали, между тем как это искусство, по моему мнению, не заслуживает пренебрежения. Что касается меня, то я считаю за честь быть гастрономом и буду счастлив, если приготовлю что-нибудь из ряда вон выходящее и подниму аттическую кухню на высшую ступень совершенства. Я вижу, что некоторые из вас улыбаются, как бы желая сказать, что наши Афины не нуждаются ни в чем подобном, что они призваны идти во главе народов, достигнув совершенства в других искусствах. Но позвольте мне вам сказать, что это – заблуждение, так как, если у нас в Греции есть лучший мрамор, лучшая глина, то мы также имеем и лучшее масло, уксус и ароматические травы, которые могут быть сокровищем в руках искусных поваров. Нечего и говорить об аттической соли, которая известна всем. Каждый знает также, что никакой плод не может сравниться с плодами аттического масличного дерева; у нас растут вкуснейшие травы, у нас добывается лучший мед. Я сожалею, что, нуждаясь в хорошем поваре, мне пришлось выписать его из Сицилии, но зато этот повар, по имени Анахарсис, есть истинный артист своего дела. Я могу назвать его Фидием или Софоклом кулинарного искусства. Окорока диких свиней, дичь и тому подобные блюда, приготовленные им, удовлетворят самого строгого знатока. Приготовленная им рыба не имеют по вкусу ничего подобного. Жаренных фазанов вы найдете столь же прекрасными, как и его пироги, приготовленные с молоком, медом и всевозможными фруктами. Итак, повторяю, вы будете иметь случай попробовать произведения этого достойного человека, но вы все, я хочу сказать, все афиняне, слишком заняты другими вещами, чтобы наслаждаться искусством повара, как следует настоящим знатокам: в сущности, только паразиты настоящие знатоки и прекрасные собутыльники. К счастью, число этих знатоков и любителей хорошо поесть за чужой счет, с каждым днем увеличивается в Афинах. Как я уже сказал, у меня каждый день за столом сидит дюжина подобных знатоков, и я не могу обойтись без них, так как скучно есть одному самое лучшее кушанье. Вам стоило бы посмотреть, с каким серьезным видом исполняют эти люди свое призвание, как они щелкают языком, как поднимают кверху брови, когда мой повар удивляет их каким-нибудь новым изобретением или какой-нибудь легкой и тонкой разницей в уже известном блюде, заметной только для истинного знатока. Но, повторяю, вы не способны к подобной тонкости, так как в то время, как вы едите, Перикл, например, думает о государственных делах, о каком-нибудь новом королевстве, которое думает основать, Софокл – о новой пьесе, Фидий – о фризах для Парфенона, Полигнот придумывает, как можно было бы еще лучше разрисовать стены этой комнаты, а Сократ обдумывает какое-нибудь сомнение, забывая кушанье, лежащее у него на тарелке.
Так, смеясь, говорил Гиппоникос, и его гости весело улыбались добродушным упрекам хозяина.
Затем Гиппоникос поднялся и сделал обычное возлияние с таким достоинством, с которым едва ли священнодействовал во время элевсинских мистерий.