Assassin's Creed. Братство

– Мой кошелек! Куда он делся? – вопрошал слуга, продолжая смотреть вслед легкомысленной девице, которая предпочла ему богатого и всесильного Хуана Борджиа.

А Банкира и его подругу тем временем окружали смеющиеся гости. Пожилые слуги разносили угощения.

– Да пошли они все! – сказал сам себе обманутый слуга и направился к выходу.

Эцио прекрасно видел и слышал все, что произошло. «Если они и дальше будут так обращаться со своими людьми, я легко найду себе новых сторонников», – подумал он. Судя по тому, что двери больше не открывались, в зале собрались все, кто был приглашен.

Ассасин вернулся в зал, стараясь держаться поближе к Банкиру. В это время на галерее появились герольд и трубач, который поднес к губам короткую фанфару и протрубил. Собравшиеся умолкли.

– Ваши преосвященства! Дамы и господа! – торжественным голосом произнес герольд. – Наш уважаемый правитель и почетный гость, герцог Валентинуа и Романьи, капитан-генерал папской армии, принц Андрии и Венафро, граф Диосийский, правитель Пьомбино, Камерино и Урбино, – его светлость Чезаре Борджиа – желает обратиться к вам с речью в Большом внутреннем зале.

– Идем, моя дорогая. Ты сядешь рядом со мной, – сказал Банкир.

Его костлявая рука оглаживала упругие ягодицы куртизанки из «Цветущей розы». Все собравшиеся поспешили во внутренние покои дворца. Эцио старался не упускать Хуана из виду. Неподалеку он заметил двух других куртизанок. Те делали вид, будто он им незнаком. Интересно, сколько еще союзников его сестра сумела растворить среди гостей? Если Клаудия сделала все, о чем он говорил, ему, возможно, придется съесть свою шляпу. Однако ассасин был горд за сестру.

Эцио выбрал себе место рядом с проходом. По периметру зала стояли караульные папской гвардии. Другой отряд окружал подиум, возведенный у дальней стены. Наконец все расселись. Женщины дружно обмахивались веерами: в зале было душно. Еще через несколько минут на подиум поднялся знакомый человек в черном. Впервые за все это время Эцио увидел и Родриго. Тот скромно занял место позади сына. Слава богу, Лукреции среди них не было. В том, что ее уже вызволили из камеры, Эцио не сомневался.

– Добро пожаловать, друзья мои, – с легкой улыбкой начал Чезаре. – Я знаю: нас сегодня ждет длинный вечер и не менее длинная ночь. – Он сделал короткую паузу, дав собравшимся поаплодировать и обменяться смешками. – Но я не задержу вас надолго. Друзья мои, я очень признателен кардиналу Санта-Сусанны, который взял на себя все хлопоты по устройству празднования моих недавних побед. – (Раздались аплодисменты.) – И разве я мог себе позволить не появиться на этом торжестве братства рода человеческого? Вскоре мы снова соберемся здесь для еще более грандиозного празднества. Мы будем праздновать объединение Италии. И тогда, друзья мои, торжества продлятся не одну ночь и не две, не пять, не шесть и даже не семь. Мы посвятим этим грандиозным торжествам целых сорок дней!

Эцио видел, как сжался Родриго на последних словах своего сына, но промолчал. Как Чезаре и обещал, его речь была краткой. Он перечислил города-государства, оказавшиеся под его властью, и в общих чертах рассказал о своих дальнейших завоевательских замыслах. Последние слова потонули в гуле оваций и приветственных выкриков. Чезаре собрался уйти, когда отец вдруг преградил ему путь. Родриго с трудом сдерживал гнев. Эцио поспешил подойти поближе, чтобы услышать разговор между отцом и сыном. Гости тем временем торопились вернуться в главный зал.

– Мы не договаривались завоевывать всю Италию, – язвительно напомнил сыну Родриго.

– Но, caro padre[89], если твой блистательный капитан-генерал говорит, что такое возможно, почему бы не порадоваться открывшейся возможности?

– Да потому, что ты рискуешь все испортить! Ты рискуешь нарушить хрупкое равновесие сил, на установление которого мы потратили немало собственных усилий.

Чезаре презрительно скривил губы:

– Разумеется, caro padre, я высоко ценю все, что ты сделал для меня, однако прошу не забывать: армия нынче подчиняется мне, а это значит – решения принимаю тоже я. – Он помолчал, давая отцу прочувствовать смысл сказанного. – И не надо так хмуро на меня смотреть. Веселись!

С этими словами Чезаре покинул подиум и, отодвинув портьеру, скрылся за дверью. Родриго смотрел ему вслед, что-то бормоча, затем последовал за сыном.

«Давай, Чезаре, красуйся сколько душе угодно, – думал Эцио. – Я собью твою спесь. Еще немного, и твой казначей поплатится за то, что связался с тобой».