Астральный летчик

Ты, пожалуйста, не думай, что я сразу же влюбился в эту взбалмошную девчонку. Совсем нет. Во-первых, я пришел к ней как врач. От ее излечения зависела вся моя дальнейшая карьера. Ну не улыбалась мне перспектива самому превратиться в «крысолова». А во-вторых, если честно, мне Светлана больше как женщина нравилась. Ни одного дня не работавшая, изнеженная, капризная, знающая себе цену и напуганная открывшейся перед ней со смертью хозяина-мужа пустотой. Словом, женщина в чистом виде. Ожидающая крепкого и солидного мужского плеча. На которое можно опереться… У меня за душой не было ни черта. Не считая вороха шосткинских фотопленок с размытыми серыми крысиными эмбрионами. У меня был только единственный шанс подняться в ее глазах — вылечить ее дочь.

Но случай был сложный…

Ты-то помнишь эти картинки, что она над диваном повесила? На одной сидит демон в какой-то мозаичной груде каменных цветков. Красавец парень с длинными черными волосами. С мощным обнаженным торсом. В синих, точнее, фиолетовых джинсах. Ну, не джинсах, конечно. Но в очень похожих на джинсы штанах. Очень современный паренек. Написан он, если не ошибаюсь, в одна тысяча восемьсот девяностом году. За десять лет до начала нашего века. Картинка эта резко отличается от всей тогдашней эстетики «Мира искусств». Они, наоборот, опрокинулись в прошлое. Добужинский, Сомов, Лансере. Восемнадцатый славный век. Маркизы. Кавалеры в париках. Подстриженные парки… А Врубель, наоборот, в будущее проник. И вот сидит этот мощный современный волосатый парень в джинсах. Обхватив руками колени. И вывернув кисти рук. Глядит на догорающий закат. И плачет! Ты представляешь — мощь неимоверная. Заломленные кисти. И слеза на глазу. Пошлая слеза. Которую художник и не нарисует никогда. Постесняется дурновкусия. А Врубель нарисовал. Имел право. Потому что изобразил МОЩЬ со слезой в глазу. И это все назвал «Демон сидящий». Есть у него еще и другой демон — летящий. Там полет Валькирии. Там не человек, а бомбардировщик в полете. А здесь — человек, чувство. И она это на самом видном месте повесила.

А на второй репродукции — просто стул. Вообще-то он называется «Стул Винцента». То есть стул самого художника Ван-Гога. А так как любая вещь, принадлежащая человеку, в какой-то степени становится частью самого этого человека, то Ван-Гог изобразил как бы свой автопортрет. И назвал его «Стул Винцента». Крепкий такой, добротный. Продавленный. С корнями, что называется, стул. Во всю картину. На стуле трубочка Ван-Гога лежит. И табачок в бумажке. По всему видно, хозяин только что с этого стула встал. И вот-вот вернется. А стул его ждет. Как верная собака хозяина. Сидит, выставив вперед мощные передние лапы, и ждет. Но вот что интересно. За стулом ящик с землей стоит. А в землю посажены луковицы. И одна уже дает два мощных зеленых ростка. А на ящике написано: «Винцент». А за стулом зеленая дверь. Изумрудно-зеленая. И росток у луковицы зеленый. Самая веселая картина Ван-Гога. Так сказать, жизнеутверждающая. В ящике с землей зеленые ростки. И на ящике написано: «Винцент». И дверь изумрудная. Дверь из запертой прокуренной комнаты. В будущую жизнь. В здоровую, веселую жизнь. Из болезни. И два мощных, как два рога, ростка луковицы. В ящике с надписью «Винцент». Мол, все преодолеем. Все болезни победим. Короче, полный мажор! Просто гимн жизни. Но что интересно… Этот крепкий веселый стул прямо у изумрудной двери стоит. А петли на двери с внутренней стороны! Понимаешь? Чего уж тут не понять? Дверь внутрь открывается. Сейчас войдет какой-нибудь поддатый приятель или просто тихая девушка, жалеющая от души больного художника, и стул этот, крепкий, добротный, опрокинется навзничь вместе с трубочкой и табачком.

Нет, конечно, Ван-Гог и не думал об этом. Он просто мажор душевный рисовал. Гимн жизни. Но как настоящий художник не мог правду жизни обойти. А правда жизни проста. У изумрудной двери петли внутрь! Рано или поздно она этот стул опрокинет…