Астральный летчик

Ведь это она сама эти картинки к моему приходу приготовила. Именно эти, а не какие-нибудь другие, правда? Вот давай и оценим этот ее выбор. Правильно. Во-первых, этот выбор показывает хороший вкус девочки. Так сказать, ее душевное развитие. Во-вторых, почему именно эти художники? Не Рубенс и Кустодиев, скажем. А именно Врубель и Ван-Гог. Что между ними общего? Правильно, Андрюша… Оба кончили очень плохо. Я даже добавлю, в одной ситуации, так сказать, они кончили свои жизни. То есть в сумасшедшем доме. То есть именно в том месте, где в то время работал я. Улавливаешь намек? Смекаешь, как ты говоришь… Ну что же тут непонятного. Этими картинками девочка бросала вызов мне. Она этим приблизительно вот что хотела сказать: «Моя любимая матушка считает меня психом. И она притащила вас — тупого, румяного, довольного жизнью… доктора. А что вы с матушкой обо мне знаете? Я для вас такая же загадка, как этот мощный паренек со слезой и тот стул у зеленой двери. Я вас не боюсь со всеми вашими лечениями, увещеваниями, психоанализами, таблетками и клизмами. Это вы, тупые и довольные жизнью, считаете нас психами, а на самом деле настоящие люди — это мы. Ну какое имеет значение, что у Врубеля и Ван-Гога поехала крыша? Они нормальнее и талантливее вас! Оставьте меня в покое. Не пугайте меня вашей Бехтеревской лечебницей. У меня своя жизнь, в которой вам нечего делать. Катитесь отсюда!»

Ей тогда было всего шестнадцать. А теперь она совсем взрослая женщина, и загадки у нее, как видишь, стали гораздо сложнее.

Что ты говоришь? Ах, вылечил ли я ее? Ты сегодня сам слышал. Она меня благодарила. От закидонов я ее, конечно, вылечил. Но от характера, от кармы, так сказать, не лечат.

Какой у нее характер?

Ну вспомни «Демона» и «Стул». Она чисто случайно картинки развесила так, что получилось: этот грустный паренек со слезой смотрит на желтый стул с табачком и с трубкой. И на изумрудную дверь.

Ты понимаешь? Она чисто интуитивно пожалела демона, Сидящего в каменных цветках. Она ему стул подставила. Уютный продавленный стул с табачком. Она предложила ему выход из его душевной трагедии. Повторяю, все это чисто случайно, но такая случайность о многом говорит.

Я ей и сказал об этом.

Она обиделась даже:

— Неправда! Я не добрая! Я очень жестокая!

Я ей говорю: «Правильно. Потому что вы предложили ему уютный стульчик перед красивой изумрудной дверью. А дверь-то вот-вот внутрь откроется. И весь уют скоро опрокинется к черту».

Ее изумрудные глаза на лоб полезли. Она встала на диване на колени. И сняла картинку со стулом:

— Пусть он лучше на закат смотрит.

— Правильно, — я ей говорю, — только ваша жуткая дверь все равно с вами осталась.

— Почему это моя дверь?! — рассердилась она, совсем как мама, Светлана Филипповна.

— Да потому что это вы у нее стоите и отойти не можете, — объясняю я ей. — Пока она закрыта — вам хорошо. Но только кто-нибудь к вам зайдет, эта дверь вас по лбу хлопает, бедненькая. Вот вы и злитесь на тех, кто к вам зайти хочет.

Она сидела на диване, поджав коленки, надувшись. Из-под каштановой челки сверкал на меня зеленый волчий глаз. Но она меня не прерывала.

— А что вам надо сделать? Да всего лишь самой открыть ее настежь.

Она надолго задумалась. Надула губы.

Заметил, она губы темной помадой мажет? Это потому, что с привычкой дурной не расстаться. А надутые губы сквозь темную помаду не так видны.

Она подумала и говорит:

— Спасибо, доктор. Я и не ожидала, что вы мне так быстро поможете. — И засмеялась счастливо.

Я ее разочаровал:

— Вам самой с этой дверью не справиться.

— Это почему? — опять рассердилась она.

— Да потому что вам ее без меня не найти. Она в другом измерении. И вам туда без меня не попасть.

— И вам без меня, — сказала она упрямо, — ни за что не попасть! Потому что это мое измерение!

На этом мы и закончили в первый вечер.

Я понял ее. Она меня к этой двери не подпустит…

Первозванный, закурить ничего не осталось? Нету… Жаль. Ни последней чарки. Ни последней затяжки. Нас тут совсем хотят уморить.

Что ты говоришь?… Как я туда попал, в другое измерение?

А у меня просто другого выхода не оставалось. Я обязан был его найти. Просто обязан. До приезда профессора Татарского… Вот тут-то, собственно, и начинается вся загадочная история про Георгия Аркадьевича, про выстрел в спину, про Капитана Джо… и прочую чертовщину.

Э! Это что за дела?! Свет погасили!

Теперь тут вообще как у негра под мышкой — формалином воняет и не видно ни черта. Одна вонь.

Слушай, Первозванный, ты не прав. Кто-то нас внимательно слушает. И они нам это дали понять на самом интересном месте…

Что-что?… А почему ты шепотом?… Они теперь все знают, Первозванный. Как — что?… Что я и есть Саша. А, теперь уж все равно. Пусть теперь узнают, что я о них думаю. Мне теперь терять нечего. Завтра будет о чем поговорить с «папой»…

Итак, на чем мы остановились, Первозванный? На изумрудной двери? Правильно.