Астральный летчик

Найти ее оказалось непросто. На следующей встрече Марина, как говорится, застегнулась на все пуговицы. Она не ответила ни на один мой вопрос. И Светлана Филипповна мне ничем не могла помочь. Тут сразу выяснилось, что дочь свою она совершенно не знает. Марину, собственно, воспитала бабушка. Мать Светланы Филипповны. Бабушка жила в семье на правах экономки. Точнее, домработницы, няни, прислуги за все про все.

Профессор был скуповат. Досконально изучив научный коммунизм, объездив все страны СЭВ и Латинскую Америку с Африкой, он воочию убедился в скором и безотлагательном конце непобедимой идеи. И стал копить денежки на предстоящий финал.

Непостижимо, но факт: священная книга коммунизма называется «Капитал». Давай сравним ее с другими священными книгами. Одна из них называется Евангелие. В самом названии ангелы поют. А переводится и того лучше — благая весть. Благо-вест. Или возьмем мой любимый роман «Апокалипсис». Тоже замечательное название — «Откровение». А у коммунистов — «Капитал». Словно из кошелька монеты высыпались на каменный пол. И что интересно, коммунисты назвали свою священную книгу тем понятием, с которым они призывают бороться насмерть. До последней капли пролетарской крови. Ты представляешь? Они назвали свою священную книгу именем своего заклятого врага. Согласись, странно. Как если бы христиане назвали свою священную книгу «Сатанизм». А «Откровение» — «Дьяволиадой». Такое даже представить себе страшно.

Недоверчивый профессор Паршин был человеком неглупым. Он-то давно понял несовместимость учения и заглавия. Понял что, как говорил папаща Фрейд, в проговорке основоположников марксизма и скрыта священная истина. А истина эта —

капитал. Их священная книга — просто инструкция, как сделать чужой капитал своим. И профессор начал активно собирать свой капитал. И многого бы добился, если бы не странная преждевременная смерть. Но к этому интересному вопросу мы еще с тобой вернемся позже. И поподробнее. Слышите, господа присяжные заседатели? Вы можете включить свет в знак того, что вы меня поняли.

Ого! Смотри, Первозванный! Вот и свет зажегся. За-ме-ча-тель-но!

Тогда, господа присяжные заседатели, прежде чем продолжить свою сбивчивую речь, я обязан вас предупредить. Всякая исповедь — разговор с совестью. Выслушивающий исповедь берет на себя колоссальную ответственность. Потому что совесть, как сказал Владимир Иванович Даль, — «прирожденное чувство правды». Прирожденное, то есть присутствующее в человеке до рождения! Только присутствие этого чувства дает право называться человеком! Господа, не заставляйте меня метать бисер перед свиньями. Отключитесь! Я с человеком говорю! Не отключились… Ну-ну…

Дальше, Андрюша, я исповедуюсь только перед тобой. Я уверен в твоей прирожденности, Первозванный.

Итак, на чем мы остановились?…

Да. Она застегнулась на все пуговицы.

Главное и непременное условие психоанализа — это исповедь. Вспомнить все, что тебя пугает, до мельчайших подробностей и вместе с врачом попытаться дать им оценку. Нужно пережить все заново и освободиться, либо, в сложных случаях, заместить травмирующий момент другим…

Как? Ну, если упрощенно… Вот тебе задание, Первозванный. Лежи спокойно. Расслабься. И целую минуту думай о чем хочешь. Только о белом медведе не думай. Понял? Только о белом медведе — нельзя… Поехали… Что? Медведь. Ну конечно. Он тут как тут… Табу. Запрет. Это и есть травма! И о чем бы ты ни думал теперь, твоя мысль непроизвольно будет подсовывать тебе этого жуткого белого медведя. Он может сломать твою жизнь…

Как от него избавиться? Очень просто. Во-первых, если нельзя думать о медведе, попробуй думать о дельфине, например. О нем же твоим табу не запрещается думать. Думай о дельфине и медведь отступит, заменится одна навязчивость другой. Это называется метод замещения. Во-вторых, нужно с помощью врача приоткрыть изумрудную дверцу и посмотреть, кто же там стоит. Может, там и не медведь вовсе. Ведь все что угодно может быть за изумрудной дверью. Может, там мышка? А может, красавец принц? Или окровавленный вампир?

Чтобы вылечиться, нужно знать, как ты говоришь, реально знать, что за чудовище ожидает тебя за дверью.

Винцент Ван-Гог своего чудовища не знал. Под изумрудной дверью он нарисовал черную щель. Единственное черное пятно во всей жизнерадостной картине. Черная полоса и петли внутрь. Это незнание его и сгубило. Он вернулся на свой любимый уютный стул уже с отрезанным ухом. Помнишь его автопортрет в бабьем платке? А под платком — голова без уха.

Это очень сложный момент в лечении: у больного есть факты, но нет ключа к ним, а у врача есть ключ, но нет фактов. Они должны быть вместе и доверять друг другу.

Но она не хотела мне помочь. Я приходил к ней аккуратно каждый вечер. Расспрашивал ее о детстве, о матери, об отце… Пустой номер, совершенно безоблачное детство. Пришлось исповедоваться мне. Я рассказал ей все, вывернул себя наизнанку, как перчатку.

Зачем? Для примера открытости…