Астронавты в лохмотьях. Деревянные космолеты

Дом и хозяйственные постройки купались в тыквенно-рыжем золоте. Подъехав ближе, Бартан привычно упал духом — его ждала долгая одинокая ночь. Больше всего на свете он боялся вечернего часа возвращения, когда вместо смеха Сондевиры его встречала тишина, а от темного купола неба отлетало эхо пустоты. Он миновал свинарник — тоже безмолвный, ибо всю скотину Бартан выпустил на волю, чтобы сама искала себе пропитание, — пересек двор, поднялся на крыльцо и вдруг замер, прежде чем отворить входную дверь. Что-то не так. Сердце его бешено заколотилось.

— Сонди! — В необъяснимом порыве он метнулся в кухню, распахнул дверь спальни. Ни души. Внутри все тот же беспорядок, которому Бартан отдал на откуп свой дом. Последними словами ругая себя за глупость, он все-таки вернулся к выходу и обвел пристальным взглядом окрестности. В печальном бронзовом свете по-прежнему ничего не двигалось, и только синерог щипал траву возле фруктового сада.

Бартан вздохнул и помотал головой, отгоняя дурацкое наваждение. В висках пульсировала боль — закономерный итог послеполуденного возлияния. Почувствовав, что в горле пересохло, он выбрал из шеренги в углу полную бутыль, прихватил чашку и вышел на крыльцо. Вкус вина уступал обычному, но Бартан пил его как воду и с жадностью осушил три чашки, желая лишь блаженной одури, притупления разума и чувств: без сомнения, в ближайшие часы пьяный туман пойдет ему только на пользу.

Когда собралась тьма и расцветилась обычными ночными узорами, он нашел на небе Дальний Мир — единственное зеленоватое пятнышко на небесном своде. К религии Бартан относился все еще скептически, хотя теперь понимал, какое утешение давала она надломленному судьбой человеку.

Если допустить, что Сондевира умерла… Как хорошо было бы верить — хоть наполовину, — что на самом деле она ушла по Горнему Пути в иной мир и там родилась вновь! Простая реинкарнация без сохранения памяти или личности, постулируемая альтернистской религией, почти не отличалась от обычной смерти, но все-таки она кое-что обещала. У Бартана теплилась надежда, что своим упрямством и невежеством он не погубил чудесную человеческую жизнь, что где-нибудь в вечности они с Сондевирой встретятся — возможно, не один раз, — и тогда ему удастся кое-что исправить. Вероятно, они будут неосознанно искать друг друга, и духовное родство непостижимым образом поможет им встретиться…

Романтически-прекрасная идея не столько утешала, сколько мучила, и навернувшиеся слезы разделили пятнышко Дальнего Мира на концентрические круги, а промежутки между ними заполнили призматическими иглами. Он глотнул еще вина, чтобы притупить давящую боль в горле, и взмолился: «Сонди, милая, если ты там, дай мне знать. Если б ты хоть словом, хоть знамением дала понять, что жива, я бы тоже начал все сызнова!»

Он пил и пил, глядя, как Дальний Мир сползает с небес. Время от времени от усталости и берущего свое хмеля Бартан отключался, но всякий раз, когда открывал глаза, в поле зрения оказывалась зеленая планета. То она была похожа на клубящийся туман, то напоминала светящийся пузырь, то смахивала на круглую халцедоновую бусину, которая медленно вращалась и тысячью крошечных граней отбрасывала тусклое зеленое пламя. Казалось, она разрастается, и в конце концов Бартан разглядел подвижное ядро кремового сияния, исподволь, неуловимо для глаз, приобретшее контуры человеческого лица.

— Бартан, — откликнулась Сондевира, не размыкая губ, — бедный мой Бартан, я знаю, как ты мучаешься, и рада, что мы наконец можем поговорить. Перестань себя винить и наказывать, не расточай понапрасну одну-единственную жизнь. В том, что со мной случилось, ты не виноват.

— Но ведь это я тебя сюда завел, — промямлил Бартан, нисколько не удивившись. — Это я виновен в твоей смерти.

— Если б я умерла, разве могла бы с тобой разговаривать?

— И все-таки преступление содеяно! — пьяно стоял на своем Бартан. — Из-за меня ты лишилась жизни, которую я взялся беречь и охранять. Ты была такая красивая, такая славная, такая хорошая…

— Бартан! Не забывай, какой я была на самом деле. Не усугубляй свои мучения, воображая меня не обычной женщиной, а невесть кем.

— …Такая добрая, такая чистая…

— Может, тебе станет легче, если я скажу, что никогда не была тебе верна? Глэйд — далеко не единственный мужчина, даривший мне удовольствие. Их было много, в том числе мой дядя Джоп…

— Неправда! Это мой сон вкладывает грязную ложь в твои уста! — В глубине затуманенного сознания Бартана вдруг шевельнулась тревога. «Это не сон! Это на самом деле!»

— Вот именно, Бартан. — И снова — не голос, а модуляции молчания, непостижимым образом льющаяся с небес мудрость и доброта. — Это происходит на самом деле. Но больше никогда не повторится. Так что хорошенько запомни мои слова. Я не умерла! Хватит себя истязать, другой жизни у тебя не будет. Лучше займись чем-нибудь полезным. А меня забудь. И не держи зла. Прощай, Бартан…